Театр эллинского искусства

Чуть позднее Дурис посвятил роспись килика, ныне хранящегося в Музее Метрополитен, одному из аспектов сексуальности, воодушевлявшему юношей за дверями гимнасиев. На внешней стороне килика молодые обнаженные атлеты упражняются в метании диска и копья и в прыжках с гантелями в руках. А в тондо внутри чаши мы подглядываем сбоку за молодой женщиной, опустившей руки в умывальник (ил. 335). Острый носик, большой миндалевидный глаз, высокая бровь, сочные губы, изящный подбородок, вьющиеся волосы, убранные в нарядный саккос. Тонкий хитон с короткими широкими рукавами струится наверху мягкими волночками, а ниже пояса колышется длинными прямыми складками. Из полости опустившегося рукава выглядывает грудь, а полупрозрачный хитон, предлагающий полюбоваться контурами ноги, становится почти невидим на безупречной округлости пониже спины. Уже этих прелестей достаточно, чтобы понять, что перед нами гетера. У ее ног невинно стоит кувшин для воды. Но на стене висят атрибуты симпосия, на котором гетера предстанет перед юношами, тренирующимися в палестре. Теперь вообразите симпосиаста, прильнувшего губами к краю килика и, медленно наклоняя его по мере опорожнения, оглядывающего женщину с головы до ног.

^{Ил. 335. Дурис. Килик. Ок. 500 г. до н. э. Диаметр 27 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен. № 1986.322.1}

Со второй половины V века до н. э. греческая аристократия «начинает утрачивать свои позиции во всех видах атлетики, постепенно уступая место представителям демоса, которые, пользуясь тем, что в греческом мире наряду со славными общегреческими состязаниями существовали многочисленные агоны с внушительными призами, все чаще выступают в качестве атлетов-профессионалов. Естественно, это вело к падению престижа атлетики»[728]. Ценностный аспект в пайдейе смещается с атлетики на мусические искусства, в которых самым привлекательным для молодых афинян становится риторика. Спорт уступает место культуре.

В «Облаках» Аристофана гимнасии, какими они были во времена Евфрония и Дуриса, — невозвратимая старина, которую Правда безуспешно расхваливает в споре с Кривдой:

        Будет, друг, у тебя —
Грудь сильна, как меха. Щеки — мака алей.
Три аршина в плечах, за зубами — язык.
Зад — могуч и велик. Перед — мал да удал.
Если ж будешь по новым обычаям жить,
Заведешь ты себе восковое лицо,
Плечи щуплые, щучьи, тщедушную грудь,
Язычок без костей, зад — цыплячий, больной,
Перед вялый, большой; болтовню без конца[729]

.

А в Аристофановых «Лягушках» Эсхил упрекает Еврипида:

Научил ты весь город без толку болтать, без умолку судачить и спорить.
Ты пустынными сделал площадки палестр, в хвастунов говорливых и вздорных
Превратил молодежи прекраснейший цвет[730]

.

Его современник сетует на то, что молодые афиняне предпочитают проводить время не в гимнасиях, а в судах, привлекаемые искусными речами, которые там произносятся[731]. Неудивительно, что с середины V века до н. э. атлетические сюжеты все реже появляются на вазах.

Случайно ли, что как раз тогда были созданы прекраснейшие статуи атлетов — «Дискобол» Мирона и «Дорифор» Поликлета? Я убежден, что пластические проблемы, решавшиеся этими мастерами, возникали независимо от изменения ориентиров в воспитании молодежи. Но если это и было так, большинство современников смотрело на их произведения, понятия не имея о пластических проблемах. Зато люди знали, что происходит в гимнасиях. Контекст восприятия «Дискобола» и «Дорифора» был иным, нежели тот, в котором оказались бы эти статуи, появись они несколькими десятилетиями раньше.

На мой взгляд, встревоженность афинян грозящей телесной деградацией свидетельствовала о кризисе идеи калокагатии. Парадоксальное для современного западного ума убеждение эллинов архаической эпохи, что внешняя красота есть очевидное проявление всей целиком личности и ее «идеальной ценности»[732], сменилось привычным для нас обособлением, даже соперничеством телесного и духовного в человеке. Уже у Пиндара мы видели упование не на слитную силу «мощного духа» и «силы естества», а на их раздельное проявление. Я не хочу сказать, что примирить и уравновесить их стало вовсе невозможным. Но симптоматично, что