За свою долгую карьеру в области полевой археологии я был свидетелем многих открытий… иногда совершенно неожиданно встречал настоящие шедевры; но я никогда не испытывал такого необычайного впечатления, как то, которое производит вид этой великолепной особи атлета-полуварвара, медленно выходящего из-под земли, как бы пробуждающегося от долгого отдыха после своих доблестных боев[758]
.Окончив бой, «Квиринальский боец» — голый, но еще не снявший длинных перчаток, заканчивающихся подобием кастетов, — тяжело дыша ртом, сел, наклонившись и положив натруженные руки на ляжки. Начинают провозглашать победителя — и он, навострив правое ухо характерным движением глуховатых людей, обернулся, чтобы услышать имя. Чье? Этого мы не узнаем. Он уже не молод, с пышными усами и густой бородой. Короткие курчавые волосы слиплись упругими прядками. Могучее бронзовое тело поблескивает, словно покрытое потом. Эллинским атлетам запрещалось бить по корпусу. Поэтому следы жестокого поединка видны только на высоколобом лице атлета, благородном и страшном. Глаза вынуты грабителями — и я этому рад, потому что на бронзовом лице белки и радужки выглядели бы протезами. А опустевшие глазницы источают боль. Ссадины на щеках и на лбу сочатся кровью, капли которой, изображенные вставками красной меди, от резкого поворота головы упали на руку, на перчатку, на ногу. Под правым глазом — гематома, выполненная из темного сплава. Верхние зубы выбиты, так что губа опустилась, и выдыхаемый воздух приподнимает усы. Сломанный нос и отекшие уши, затрудняющие слух, — атрибуты профессионала.
Вдохновленные Музами
Присмотримся к произведениям, в которых изображения музицирования и танца, не включенные в некий объемлющий сюжет, являются сюжетами сами по себе.
В третьей четверти VIII века до н. э. некий критянин отлил из бронзы фигурку сидящего кифареда, которая свободно помещается на ладони (
Бросается в глаза глубочайшая увлеченность критского кифареда своим занятием. Мастер передал его состояние, сконцентрировав внимание на голове, вернее, на лице музыканта, на кифаре и на пальцах правой руки, коснувшихся струн. Ради этого он пожертвовал правдоподобием фигуры своего человечка, превратив ее, по сути, в требующую минимума бронзы конструкцию, исправно держащую голову, инструмент и руку. Огромная голова склонилась к кифаре, поставленной на немного разведенные колени. Лоб нависает над выпученными глазами, уставившимися вперед бессмысленно, ибо не смотреть надо сейчас этому музыканту, а слушать; рот открыт. Уж не поет ли он? Низко нахлобученный лоб и скошенный подбородок — этот аутичный профиль ясно говорит, что сейчас для этого человека не существует ничего, кроме звучащей музыки. Если бы мастер попытался изобразить струны, им пришлось бы быть в масштабе статуэтки тоньше волоса. Вместо этого он, напротив, сделал их толще канатов, ибо чем же издает звук кифара, как не струнами? И вот на эти бронзовые стержни, вставленные в раму над резонатором, легли три толстых растопыренных пальца. Почему не пять? Потому что незачем перечислять все, чем наделила природа человеческую конечность. Не сами по себе пальцы надо изображать, а просто наличие пальцев в отличие от лап или копыт.
Ил. 340. Статуэтка кифареда. 750–725 гг. до н. э. Бронза, выс. 6 см. Гераклион, Археологический музей. X 2064
Ил. 341. Арфист с острова Керос. Ок. 2800–2300 гг. до н. э. Мрамор, выс. 22 см. Афины, Национальный археологический музей. № 3908
Теперь бросьте взгляд на кикладского идола с арфой (