Театр эллинского искусства

А вот перед нами бронзовый кифаред из Эрмитажа — миниатюрная реплика «Кифареда Клеона», созданного Пифагором Регийским для Фив между 470 и 460 годами до н. э. (ил. 342). Юноша уселся на камне со своим инструментом. Ветерок, приподнявший край плаща у опущенной правой ноги, овевает обнаженное до пояса тело. Кифару он держал на приподнятом левом бедре. Она не сохранилась, но положение рук настолько характерно, что, будь она восстановлена, статуэтка не стала бы выразительней. Ударив плектром по струнам, музыкант отвел его. По наклону головы и расслабленным губам кифареда видно, что он улавливает тающий в воздухе аккорд, то ли настраивая инструмент, то ли кончив играть. Из эпически протяженного времени, в котором творит музыку критский кифаред VIII века до н. э., Пифагор перенес нас в определенный момент, в конкретное пространство распространяющегося звука. Глубокие, плавные складки плаща волнами расходятся вниз от кифары. Неужели регийский скульптор знал о волнообразности акустических явлений?

^{Ил. 342. Кифаред. Уменьшенная реплика «Кифареда Клеона» работы Пифагора Регийского. Бронза, выс. 12 см. Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж. № ГР 4943 (Акимова Л. Искусство Древней Греции. Классика. СПб., 2007. С. 94, ил. 67)}

^{Ил. 343. Берлинский Мастер. Амфора. Ок. 490 г. до н. э. Выс. 42 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен. № 56.171.38}

Немного ранее Берлинский Мастер изобразил на аверсе амфоры (ныне она в Музее Метрополитен) молодого певца с кифарой, выступающего на состязании в присутствии судьи, которого, при желании, можно увидеть на реверсе (ил. 343). Возникнуть такое желание может разве что из научного интереса или из праздного любопытства, ибо созданный Мастером образ музыканта завораживает. Самозабвенно запрокинув голову, он посылает небожителям завершающий возглас пеана. Слегка согнутые ноги выпрямятся, устремляя вслед песне стройную гибкую фигуру в длинном хитоне. Ничто земное не существует для него в этот момент. Да и земли нет, буквально нет. Плавно развевающийся шарф, колеблющиеся складки переброшенной через плечо хламиды наполнены волнообразными движениями. Какой контраст с кифарой, представленной в его руках с обстоятельностью инженерного чертежа! Голос берет верх над струнным аккомпанементом. Правая рука отвела от струн плектр, левая приглушила две струны указательным и средним пальцами. Выступление завершено.

^{Ил. 344. Дурис. Килик. Ок. 480 г. до н. э. Диаметр 28 см. Берлин, Государственные музеи, Античное собрание. № 2285}

Еще недавно замечательный певец учился в гимнасии. Как это выглядело, можно представить по сценам, представленным Дурисом около 480 года до н. э. на знаменитом берлинском килике (ил. 344). Изображены четыре урока. На аверсе один учитель преподает стихосложение и письмо, другой учит играть на лире. В комнате висят две лиры, пара киликов, корзина, чехол флейты. На реверсе постигают грамматику и учатся петь. На стене — свиток, лира, дощечка для письма, мешок и крестообразная линейка, с помощью которой ученики проводили горизонтальные и вертикальные линии, помогающие писать прямо[759].

По одному или по два разных учителя представлены на сторонах килика? Не берет ли все четыре урока один и тот же мальчик, приведенный в гимнасий наставником? Или мальчики и наставники тоже разные? Оставляю эти спорные вопросы в стороне, потому что Дурис, адресуя килик симпосиастам, может быть, и не стремился к определенности. Отправляйте, мол, сыновей в гимнасии, где и вас учили. Ибо настоящим гражданином полиса становится только тот, кто облагорожен пайдейей. В тондо на дне килика виден повзрослевший мальчик — прекрасный нагой эфеб, снимающий сандалию перед омовением.

Преподаватели стихосложения и игры на лире старше, опытнее учителей грамматики и пения. Главная фигура — сидящий посредине аверса на изящном клисмосе бородач, который с улыбкой демонстрирует симпосиастам папирус с поэтическим текстом: посмотрите-ка, что тут написано!

Скорее всего, это зачин утраченной поэмы Стесихора: «О Муза, позволь мне воспеть широкотекущий Скамандр»[760], — переписанный, может быть, по заданию учителя, на память, с забавными орфографическими и синтаксическими ошибками. Ошибки допустил не Дурис, а мальчик, стоящий перед учителем[761]. Юмор положения могли оценить вполне только грамотные сотрапезники, в свое время учившиеся в гимназии прилежнее очаровательного маленького грамотея. Без этой мизансцены роспись килика была бы удручающе дидактичной.