Театр китового уса

пахнет мылом. Американцы пахнут лучше. но они не умеют пить, и этим тоже пахнут. можно многое узнать о людях по тому, как они пахнут. можно многое узнать на крыше кафешки с картошкой в Веймуте, хотя его больше не зовут Веймутом. в газетах его называют «городом на южном побережье», чтобы немцы не догадались. ото всех каменных столбов, на которых написано Веймут избавились, как от бомб.

имена уже не имеют значения. имена только крючки, чтобы вешать вещи. я вижу имя в дневнике и вспоминаю, как это было. иногда игра, иногда драка. иногда одно, когда думала, что будет другое.

Уоррен значит: его руки, его рот. как он выглядит без формы, растянувшись на пледе на крыше, рядом с радио, по которому играет Билли Холидей. он зовет меня высоким стаканом воды, но он река, и я лягу возле него.

он говорит, что, если выживет, то оставит армию. говорит, они бы с радостью использовали его, но не хотят, чтобы он был впереди на фотографиях. он не видит смысла в том, чтобы работать на белых, которые не хотят видеть его привлекательное лицо на своих фотографиях. он спрашивает, что я буду делать, и я думаю, что

Уоррен протягивает руку, забирает у нее карандаш. Он говорит, что ему скоро пора будет идти. Он говорит, давай не будем тратить время зря.

Когда Моди снова открывает глаза, уже два утра, и она одна. Она поднимает глаза, разыскивая то, что ее разбудило, и видит непрекращающийся поток самолетов, летящих по ночному небу. Больше, чем она когда-либо видела. Бомбардировщики, десантные самолеты. Аэропланы, буксирующие планировщики. Один за другим, за другим, за другим. Бесконечный воздушный конвой. Глубокое резонирующее гудение. Она отбрасывает плед, которым накрыл ее Уоррен, и, обнаженная, лежит на крыше. Смотрит, как они пролетают над ней, позволяет ночному воздуху охладить кожу.

Американцы

Июль 1944

В первую неделю июля Эдуард на своем старом «Фиате» отвозит Кристабель по усыпанной кочками дороге в ближайший город, говоря, что видел несколько американцев на джипе.

– Они были огромными! – восклицает он, перекрикивая визгливый рев автомобильного мотора. – И они жевали жвачку! Я думал, может, они так делают только в кино!

Они находят их – разведывательный отряд из трех человек – в баре отеля, где мэр города разложил карту на столе и показывает на нее. Американцы загорелые и пыльные, в полевой форме, ботинках и шлемах, с руками на бедрах. Они первые из сил вторжения прибыли в город и кажутся посланниками с другой планеты.

Кристабель приближается к ним и говорит, на самом своем английском Английском, что она британский оперативник, работающий с местным Сопротивлением. В случае их сомнений в ее честности она предлагает им связаться с Бейкер-стрит в Лондоне. Американцы смотрят на нее, оценивают плохо окрашенные волосы, мятое платье и рваные сандалии, одолженные Вандой.

– Ты говоришь по-французски? – спрашивает тот, что кажется главным, старший лейтенант.

– Эти люди уверены, что я француженка, – говорит она, указывая на мэра и бармена отеля как представителей Нормандии. От бармена, разливающего коньяк в три бокала-тюльпана, доносится снисходительное фырканье.

– Нам нужен переводчик, знакомый с этой местностью, – говорит лейтенант. Он поворачивается к карте. – Расскажи мне об этой дороге через лес.

После того как лейтенант делает несколько телефонных звонков из офиса отеля, чтобы проверить ее личность, Кристабель оказывается в джипе, где проводит американцам быструю экскурсию по местности. Она сидит рядом с неулыбчивым солдатом, который придерживает пулемет на краю автомобиля. Иногда они останавливаются, и лейтенант бросает в Кристабель серию быстрых вопросов, которые нужно перевести очередному фермеру с широко распахнутыми глазами. Где здесь расквартированы немцы? Сколько их?