Театр китового уса

Местные выходят к дверям попялиться на автомобиль, когда он проносится мимо, не зная точно, что он означает. Они знают, что союзники высадились на пляжах Нормандии, но знают также, что идут ожесточенные сражения и битва за Францию еще не выиграна.

Американцы проезжают по сонным деревням с закрытыми ставнями, с мощеными площадями и текущими тонкой струйкой фонтанами. Мимо нагретых солнцем каменных стен и лоскутных полей. Широкие небеса Европы. Они даже пробираются сквозь маленький городок, который Кристабель посещала однажды с мадемуазель Обер, Флосси и Дигби целую жизнь назад. Они потерялись, искали пансион. Там был бар, где они спрашивали дорогу. Шумный потолочный вентилятор. Мадемуазель Обер зевала от скуки.

– У нас может быть для тебя другая работа, – говорит лейтенант через какое-то время. – Ты могла бы пробраться в Париж?

– Да, – быстро отвечает Кристабель.

– Мы очень хотим узнать о размере немецких сил в городе. Мы не можем подобраться к нему, и нам надо возвращаться в Сен-Ло этой ночью, но если бы ты смогла…

– Да, – снова говорит она. – Скажите мне, что вам нужно. Как с вами связаться.

Эдуард настаивает на том, чтобы отвезти ее как можно дальше, пользуясь своим врачебным пропуском. Поезда почти не ходят. Большая часть железнодорожной сети была выведена из строя либо бомбардировками союзников, либо саботажем Сопротивления, и пока Эдуард и Кристабель движутся к столице, они видят летящие над головой британские бомбардировщики, черные ряды крестов на вечернем небе. Немецкий военный транспорт, укрытый ветками деревьев, иногда проносится в обратном направлении. Кристабель держит наготове платок, чтобы откашляться кровью, но теперь «Фиат» Эдуарда будто не представляет для них интереса.

Их останавливают только единожды, за несколько миль от Парижа, на блокпосте, где единственный солдат вермахта проверяет документы Эдуарда и кивком пропускает их.

– Он выглядел, будто ему едва исполнилось шестнадцать, ты заметила? – говорит Эдуард, продолжая путь. – Что за место для мальчика.

– Им, должно быть, не хватает людей, – отвечает Кристабель, проверяя, что все необходимое у нее в рюкзаке: бумаги, деньги, сигареты, нож и томик «Мадам Бовари», на котором настоял Эдуард.

Эдуард заезжает в переулок, где высаживает ее. Он наклоняется с водительского сиденья, расцеловывает в обе щеки и передает мешок репы, чтобы она могла говорить, что ездила к друзьям в деревню за едой.

– Я должна идти, – говорит она. – Не хочу попасться после комендантского часа.

– Пожалуйста, будь осторожна, – говорит он.

– Я вернусь, – отвечает она. – Обещаю. Спасибо за все.

Он крепко обнимает ее, и она слышит, как он говорит:

– Милое дитя, – почти беззвучно, затем отодвигается и кивает: – Иди. Иди, быстрее. Мы увидимся снова.

Американцы дали ей контакт – агента по имени Жюль, по их словам, одного из самых надежных операторов в Париже, – и ресторан, где его можно найти. Кристабель находит дешевый отель, в котором можно переночевать. Даже агентом под прикрытием в мерзком отеле посреди войны волнительно впервые оказаться в Париже. Она высовывается из окна, слушает город. Где-то там Дигби.

На следующий день она прикалывает к блузке гвоздику, как велено, и идет в ресторан найти Жюля. Это не бистро в переулке, как она ожидала, а дорогое заведение на широких Елисейских Полях, где за уличными столиками нацистские офицеры в высоких сапогах наслаждаются солнечной погодой. Странно видеть их настолько расслабленными, зная, что всего в нескольких сотнях миль идет битва.

Она заходит внутрь под предлогом узнать дорогу у официанта, пробегает взглядом по клиентуре, но никто не кажется подходящим. Она уже готова уйти, когда с ближайшего столика тянется рука и хватает ее за запястье.

– Вы что, не видели газету? – говорит женщина медленным, королевским французским. – Я разложила ее на столе со всей аккуратностью.

Кристабель оборачивается и видит газету, которую ей велели выглядывать, – она лежит открытой на столе перед женщиной, на которую она глянула, но отвергла, – довольно важной дамой за пятьдесят, в юбке в модную серо-черную полоску и таком же пиджаке, застегнутом поверх внушительной груди, и с серебристыми волосами, аккуратно забранными под формальную шляпу с перьями. Лицо с широкими чертами, а на шее целая конгломерация предметов: гроздь бус, пенсне на серебряной цепочке и шелковый шарф, заколотый брошкой-конем. Сильные руки усеяны кольцами темных цветов: рубины, гранаты. Меховой палантин свисает со спинки ее стула, а крокодиловая сумочка с маленькой собачкой стоит у ног.

– Я рада, что вы здесь, – говорит женщина, поднимаясь со стула. – Я отчаянно хочу уйти. Они наняли нового шефа, и это кошмар. – Она берет палантин и сумочку, кладет деньги на стол. Они пускаются по улице, когда она останавливается и берет Кристабель под руку. – Но мы должны быть рады встрече. – Она целует ее в каждую щеку, раз, два, три. – Теперь идем.