Театр начинается с выстрела

— Да! Потому она и играла на разрыв души, потому и смогла увлечь за собой и коллег, и зрителей! Пресса у спектакля была блестящая! Писали, что Вальдовская превзошла саму себя, что таких высот она раньше не достигала, что ее гений созрел, как дорогое выдержанное вино! Господи! Почему не сделали запись этого спектакля? — простонал Левин. — Это ведь был эталон! По нему студентов учить надо! Ладно, что теперь об этом? А Надеждина на следующий день появилась как ни в чем не бывало и говорила совершенно нормально. Даже возникло подозрение, что она симулировала потерю голоса, испугавшись, что сорвет премьеру, которая, кстати, и состоялась через неделю. О боже! — Старик воздел руки к потолку. — Какое это было жалкое зрелище! После великой Вальдовской у бездарной, безликой Надеждиной не было ни единого шанса вызвать хотя бы сочувствие к своим потугам что-то изобразить! Спектакль не просто раскритиковали, его разгромили! И режиссера, а им, между прочим, числился еще Марек, тоже. А уж Надеждину просто уничтожили! Кстати, я в этом тоже поучаствовал от души! И спектакль сняли с репертуара в связи с отсутствием актрисы на главную роль. И никакой папа Воскобойников не помог. Естественно, после такого Надеждина из театра ушла. А Марек как-то сразу резко сдал и вскоре ушел на покой, и его место занял Борька. Вот вам и вся история несостоявшейся актрисы Надеждиной.

— А что случилось с Вальдовской? — поинтересовалась я.

— Не знаю, она тогда на следующий день из театра уволилась, а через некоторое время исчезла. Позвонила нам всем по телефону, попрощалась и сказала, что уезжает из Москвы навсегда. Наверное, она прямо с вокзала или из аэропорта звонила, потому что мы тут же к ней поехали, а там уже другие люди жили, а потом оказалось, что она и дачу с машиной продала. Мы пытались ее найти, но не получилось.

— А вторая пара? Дмитрий и Елена. Может быть, она с ними как-то на связь выходила?

— Что вы! Они бы нам, конечно, сказали! Мы все так дружили! Нас было шестеро, а теперь я остался один. Нет Любаши. Нет Володи. Китя неизвестно где, и неизвестно — жива ли. И Леночка с Димой тоже ушли, — с тоской произнес он. — Когда началось все это безобразие: сокращения, увольнения, они остались без работы, потому что их институт ликвидировали. Тогда многие специалисты пошли учителями в школу — жить-то надо, вот и Дима пошел работать учителем химии. Но у него был маленький недостаток — он чуть-чуть заикался. А дети могут быть такими жестокими! Поэтому он вскоре оттуда ушел. Леночка была экономистом, а стала бухгалтером в ЖЭКе. А Димочка — дворником. Он был очень умным человеком, но слабым. Не боец. Он очень переживал крах всей своей жизни, вот сердце и не выдержало. А Леночка через три года после него ушла — онкология. Она почему-то винила себя в смерти Димы, видимо, это и послужило толчком к ее болезни. От всей их семьи только Олежка и остался, сын их. Его дедушка с бабушкой (родители Леночки) вырастили. И мы с Любашей и Володей чем могли помогали — время-то было страшное. А потом он мне помогал. Когда Любаша заболела.

— Вы мне напишите, как с ним связаться, — ну чем черт не шутит? Вдруг он что-то знает?

— Женя, а ведь вы мне так и не сказали, зачем вам нужно было знать всю эту историю? — спросил Левин. — Я, конечно, уже старик, но в маразм еще не впал.

— Потому что с моей сестрой случилось то же, что и с Надеждиной. Только она потеряла голос на репетиции, а на следующее утро он к ней вернулся без всякого лечения. Вот я и хочу выяснить, что на самом деле произошло, — объяснила я.

— Сестрой? — воскликнул он. — И кто она?

— Анна Ермакова, мы троюродные.

— Анечка? — воскликнул Левин. — Конечно, я ее помню! Она подавала очень большие надежды! Но я как-то не слышал, чтобы у нее были родные.

— Москвичи редко любят провинциальных родственников, особенно если это родственники жены, — усмехнулась я.

— Понимаю, — покивал он. — Валерий был не слишком приятным человеком. Но причина у вас вполне уважительная, поэтому дайте мне вон оттуда, где телефон стоит, блокнот и ручку.

Я подошла, но ни блокнота, ни ручки на тумбочке не было, а лежала газета. Я подняла ее и тихонько рассмеялась — там были и блокнот, и ручка, и…

— Роман Давидович, вы случайно не эти очки искали? — спросила я, принося ему то, что он просил, и очки в придачу.

— Да! — вздохнул он. — Что вы хотите от старого человека? Только вот не помню, а зачем я их снимал? — Он вопрошающе посмотрел на меня, на что я только развела руками.

Левин писал, а я смотрела на этого одинокого старика, и мне было его искренне жаль. «Черт побери! — думала я. — У «Гардиана» совершенно невероятные возможности, неужели Крону будет трудно выяснить судьбу Кити? Вдруг она еще жива?»

— Роман Давидович, напишите мне полностью имя Кити, — попросила я. — У моего друга очень большие связи, и он может узнать, что с ней случилось. Ведь Вальдовская — очень редкая фамилия, вряд ли в России найдется много людей, которые ее носят.