Театр нашей жизни. Для тех, кто любит думать

Мы, если о чем-то говорим, то больше о реализованном, о том, что произошло или происходит. Или о том, что планируем, на что надеемся… А вот о том, что не получилось, не сбылось, не осуществилось, говорим реже, интуитивно стараемся забыть. Может быть, потому что это такая глубина, такой колодец судьбы, в который просто страшно заглядывать. Веет оттуда, из этой роковой безысходности, холодом космоса, тем, что неподвластно нам ни предотвратить ни изменить, ни отодвинуть….

Как у Василия Жуковского в балладе «Кубок» о юноше, который, добиваясь руки невесты, бросился в море за упавшим в пучину кубком и утонул:

«Приходит, уходит волна быстротечно,
А юноши нет и не будет уж вечно…»

Некоторые психологи считают, что говорить о прошлом и сетовать над утраченным вредно для здоровья и для нервов – все равно, мол, не вернешь, чего убиваться, только душу надрывать. А мне кажется, что для сердца, для того, чтобы оно не зачерствело, можно и надорвать, даже нужно. Еще и потому, что жизнь состоит не только из сделанного, но и из несбывшегося. И зачастую энергия несбывшегося может и созидать, а может и разрушать.

У моего отца Рафаэля Арутюнова (1923–1994), жизнь сложилась внешне вполне благополучно, даже сверх. Но это внешняя, на взгляд со стороны. А внутренняя духовная жизнь оказалась трагичной.

В 1938 году, окончив в 15 лет восемь классов в Тбилиси, он переехал к отцу (моему деду) в Москву и вскоре увлекся театром. Ходил в разные московские театры, а сам стал заниматься в театральной народной студии, которой руководил в конце тридцатых годов ученик Всеволода Мейерхольда Борис Равенских (1914–1980), будущий главный режиссер Малого театра и театра имени А. С. Пушкина.

Причем, отца больше привлекала не актерская игра, а работа режиссера. И это не случайно – уже мальчишкой в Тбилиси в дворовых играх по футболу ему хорошо удавалось подсказывать товарищам по команде, как играть, так что его стихийно всегда выбирали капитаном. Он режиссировал игру. А как читал стихи, особенно «Мцыри» М. Ю. Лермонтова, любимого своего поэта. Разыгрывал стихотворение как театральный спектакль. В нем клокотали ярость и отчаяние. Первобытная сила и готовность биться до конца.

Родственники и друзья не раз слышали, как он читал, и это настолько завораживало, что не раз при встречах просили его почитать именно «Мцыри». Обычно не всю поэму (хотя отец знал наизусть «Мцыри» целиком и еще много стихов М. Ю. Лермонтова), а тот отрывок, где описывалась битва с барсом…