Театральная эпопея

Юрий Ксенофонтович слегка кивнул мне, переводя недоумевающий взгляд на Незамыслова. Незамыслов, надо отдать ему должное, сразу понял, о чем подумал худрук, и поэтому упредил его, продолжая представлять меня:

–Сергей Константинович сейчас хочет написать книгу о творчестве Островского, его жизни. В связи с этим все возможные постановки спектаклей Островского тоже весьма интересны ему, как и биография этого известного русского драматурга.

Юрий Ксенофонтович при последних словах моего протеже милостиво улыбнулся

мне, потом припомнил, говоря Незамыслову:

–А мы, кажется, договаривались встретиться, чтобы обсудить вашу статью о театре в журнале «Амфитеатр».

–Да-да, помню,– кивнул Незамыслов.– это потом, если позволите. Я бы хотел,

чтобы вы переговорили с Соколовым.

Сеновин ничего не ответил Незамыслову, помолчал минуту, потом спросил

меня с интересом:

–А чем я могу помочь вам? Собственно, биография Островского известна всем,

о нем, кажется, писали многие. Да и о его пьесах тоже много написано.

Я кивнул, подтверждая слова худрука:

–Что верно, Юрий Ксенофонтович, то верно, но я хотел бы услышать ваш рассказ о спектаклях Островского в Драматическом театре.

–В нашем Драматическом театре?– спросил, словно не расслышал четно мои слова, Сеновин.

–Именно – в Драматическом театре.

–Что ж… . Извольте… Скажу вам, что шедевры Островского мы часто ставили в

нашем театральном храме, как я лично называю наш Драматический театр…– Сеновин

на минуту задумался, потом начал свой рассказ об Островском, его пьесах, о том, как

часто ставили Островского в Драматическом театре, а я сидел тихо и слушал,

незаметно разглядывая кабинет и думая, когда можно, наконец, приступить к

настоящей цели моего визита: познакомить Сеновина с моими пьесами.

Кабинет худрука был просторный, с окном на шумную улицу. Возле стены стоял широкий стол, за которым сидел Сеновин. Слева на стене висел портрет

Станиславского, которого чтил Сеновин и всегда стремился ему подражать.

–Ой, пропустите меня!.. Я работаю в театре почти полвека, пропустите!-

послышался скрипучий голос какой-то старухи за дверью.

Сеновин, услышав старческий голос, изменился в лице, улыбка сразу исчезла. Он заерзал на стуле, озабоченно глядя на свои наручные часы. Незамыслов заметил беспокойство худрука и сразу спросил его, приподнимаясь:

–Может, мы не вовремя? Вас кто-то ждет?

–Нет… нет…– махнул рукой Сеновин, вздыхая.– Видите ли, когда в коллективе есть опытные, но старые актеры, многое случается… Да!… У нас сейчас проблема-

отсутствие молодых актеров… Ищу их… А со старыми возникают проблемы и…

Договорить Сеновину не дали – дверь с шумом распахнулась и в кабинет вошла

актриса весьма преклонного возраста, крича:

–Нас не пускают в наш театральный храм!

Мне показалось, что ей лет примерно за семьдесят или около восьмидесяти. Вся

седая, чуть сгорбленная, с множеством морщин на бледном лице, она стояла возле

двери, воздев руки вверх почти по – театральному, будто декламируя что-то на сцене

и выражая огромное горе. Сеновин, увидев вошедшую актрису, поспешно поднялся, подошел к ней, спрашивая:

-Что случилось, Елизавета Семеновна?

–А вы не в курсе? Вы не знаете, что творит ваш Монин?

Сеновин усадил актрису возле себя, дал стакан воды.

–И что же творит мой Монин?

–Он не утвердил меня на роль Офелии!– плаксиво ответила Елизавета Семеновна,

доставая платок.

Я еле сдержался, чтобы не засмеяться. Незамыслов слегка улыбнулся, отворачивая

лицо от актрисы.

Сеновин выразительно глянул на нас, пожимая плечами, потом продолжил беседу

с актрисой:

–Ну, я с этим разберусь… Вы не переживайте.

–Как это не переживать? Я в театре более полувека, сколько сил я отдала этому театральному храму, а теперь…

–А теперь тоже все будет хорошо,– закончил за нее Сеновин, вставая, явно давая

ей понять, что следует уходить.

Елизавета Семеновна заметила нас, вытерла платком слезы на лице и спросила Сеновина:

–А это кто у вас?

–Это мои гости, Елизавета Семеновна: один из них театральный критик, часто

пишущий о нашем театре, а другой – писатель, который желает написать книгу об Островском.

–Об Островском?– удивилась актриса.– О нем уж все написано.

В дверь кабинета постучали, за нею раздался крик какой-то старухи:

–Пустите меня к нему! Я тут самая старая заслуженная актриса!

Дверь резко распахнулась и в кабинет вошла еще одна актриса, которая показалась

мне намного старше Елизаветы Семеновны. Вошедшая передвигалась с помощью небольшой трости, немного прихрамывая, но походка ее казалась величественной,

словно сейчас она изображала для нас, невольных зрителей театральной перепалки, какую-то королеву; тоже вся седая, с короткой стрижкой.

Елизавета Семеновна, увидев вошедшую, привстала, говоря очень доброжелательно:

–О-о, приветствуем Евгению Павловну!

Сеновин тоже поздоровался с вошедшей актрисой, усадил ее возле стола.

–Что вас привело сейчас ко мне, Евгения Павловна?– осторожно спросил Сеновин,

смотря на часы.

–А вы не знаете, что творит ваш режиссер Монин? Вы не знаете, что Монин хочет

старых заслуженных актеров и актрис выжить из театра? Чтобы они померли