– Да не страдай. Автокатастрофа назревает. Чует мое сердце. Не доедет художник до дома.
Отец Никодим посмотрел на Ипполита Карловича с испугом. Тот расхохотался – так, как умел только он: властно, протяжно, с тяжелыми, мрачными паузами.
В половине второго ночи агентство «РИА-Новости» передало с пометкой «срочно»: «Вчера в 23:40 знаменитый актер театра и кино Сергей Преображенский погиб в автокатастрофе. На месте аварии работает следственная группа. Наш корреспондент дозвонился до Сильвестра Андреева, художественного руководителя театра, где великий актер работал в последние годы. Но режиссер был так шокирован, что отказался поверить в произошедшее».
«Что же ты. Милый мой, – Ипполит Карлович мелко отхлебнул чай из металлической походной кружки. Сильвестр стоял на расстоянии двух шагов от него и молчал. – Думал. Что держишь Бога за бороду? На мои деньги хотел. Плеть купить. И меня же. Ей выпороть. Мечтатель… – Ипполит Карлович отхлебнул снова, тихо, бережно поставил кружку на край стола. – Теперь его смерть и на твоей совести. А ты думал. Я тебя? Разобью? Смешно. Но ты. Страдай в меру. Помнишь ведь. Что отец Никодим говорил. Христос. Воскрес. Из мертвых. Смертью смерть. Поправ. И сущим во гробех. Живот. Даровах».
Сильвестра выбросило из сна. Всем своим – с головы до ног – заболевшим телом, он вспомнил, что случилось вчера. «Нет. Не верю», – прошептал Сильвестр и почувствовал, что у него соленые губы. Провел ладонью по лицу – оно было в поту. Даже в усах гнездились капли. «Человеческая роса», – подумал Сильвестр. И снова: «Не верю. Нет». Он вспомнил, как отец Никодим оглашал храм: «Что мы чувствуем, когда умирает наш близкий? Мы кричим: нет!!! И в этом крике больше истины, чем в смирении, которое наступает вскоре. Ибо зачем же смиряться с несуществующим?» Сильвестр подумал: «А несуществующий – это ведь Сергей».
Нет.
Ну нет же.
Из-под подушки раздалось глухое жужжание. Мобильный. Странно. Сильвестр уже много лет не клал его рядом. С того времени, когда он, молодой режиссер, днями и ночами ждал звонков с предложениями хоть что-то хоть где-то поставить. Правда, тогда не было мобильных, и начинающий режиссер Сильвестр Андреев ставил возле кровати старый, в трещинах телефон. «Значит, – начал соображать Сильвестр, – после вчерашнего катастрофического звонка, который, дай Бог, мне приснился, после этого звонка я свалился в постель? А разделся когда?» – недоумевал он, приподнимая одеяло. Посмотрел на экран мобильного.
Время – полвосьмого утра. Сорок семь неотвеченных вызовов. Значит – правда.
Сильвестр медленно поднялся с кровати. Вышел на балкон. Николина гора и ее обитатели встречали рассвет. Зимний холод окружил его кожу, пробрал до костей, а он смотрел в наливающееся светом небо, и не было мыслей, и не было чувств. Жена вышла и молча протянула ему пальто. Ушла.
Значит – правда.
Сильвестр покорно надел пальто, хотя холод его совсем не тревожил. Смотрел в небо, смотрел на снег, смотрел на машины и людей. Он чувствовал только изумление: нет ни боли от утраты, ни дрожи от холода.
Часы на мобильном показали восемь. Сильвестр решил вернуться в комнату. Потянул дверь на себя. Закрыта изнутри.
Стал стучать – жена не слышала.
Стал кричать – жена не слышала.
Редкие прохожие видели, как усатый человек на балконе второго этажа, в пальто, наброшенном на полуголое тело, стучит в дверь, громко и гневно зовет кого-то, выкрикивает какие-то требования и вроде бы даже угрозы…
– Извини, извини, – забормотала жена, открывая Сильвестру. Он забыл, что дверь открывается в другую сторону.
Жена изумилась: лицо Сильвестра, стоявшего на таком морозе, было усеяно каплями пота. Но изумление мгновенно сменил страх за мужа. И она повлекла его на кухню, причитая, что сейчас будет поить его горячим чаем, что никуда не пустит сегодня, что хочет отдыха для него и себя… что сейчас будет поить его горячим чаем, что никуда не пустит сегодня, что хочет отдыха для него и себя…
Александр упорно писал в дневник. Слова помогали ему конструировать нового себя. Он словно создавал героя, в которого хотел перевоплотиться. И это ему удавалось намного лучше, чем все его предыдущие артистические опыты.
Сейчас, ранним утром, за три часа до репетиций, еще ничего не зная о случившемся, он писал о Преображенском: «Вчера он мне сказал, что ему надоело участвовать в чужой игре, быть чем-то вроде плети, которой Сильвестр решил наказать Ипполита Карловича. Но, боже ты мой, почему даже Сергей не откажется от этой унизительной роли? Даже он!»
От Наташи пришло sms. Александр замер. Справился с волнением, взял в руки мобильный. Ему показалось, что телефон стал как-то весомее от того, что в него влетело сообщение от Наташи.
Он прочел: «Саша! Ты же знаешь, что случилось?» Глаза Александра сверкнули надеждой. Он ответил вопросом: «Нет, а что?»
«Ночью погиб Преображенский».