Театральная история

«Революционные идеи всегда кажутся нелепыми», — хотел добавить священник, но удержался. Это стоило ему таких же больших усилий, как и отказ пустить колечки.

— Не из священников я труппу составлю. А из настоящих артистов. Потому что дар воображения и дар преображения в человеке от Господа. Если бы вы видели, как ведет себя в церкви, например, Сергей Преображенский!

— Одна фамилия чего стоит, да? Великий актер. Я его не в церкви видел.

Я его на сцене видел. Зачем мне на него в церкви глядеть?

— Если бы вы видели его в церкви, вы бы не говорили, что труппу можно составить только из священников! Как он стоит перед иконами! Как падает на колени! Как простирается перед распятием!

— А публики много было вокруг?

— Что?

— Ну, прихожан много было рядом?

— Вот вы о чем… Нет, не в этом дело.

— Когда твой прихожанин Сергей Преображенский посещает церковь. Он же не оставляет за порогом. Свою душу. Артистическую. Он приходит, и его так вдохновляет атмосфера. Что он начинает играть. В глубоко верующего. И становится им. Если бы ты ему одолжил рясу, он бы почувствовал, что и служить может. И проповедь бы произнес. И уж поверь мне. Многие бы заплакали. Не хмурься. Ты великолепный проповедник. Я о другом сейчас говорю.

— Я не хмурюсь! Напротив! Это улыбка! — сказал отец Никодим, хотя никакой улыбки не было и в помине. — Вы же мою мысль только что подтвердили и утвердили! Вы тоже говорите о власти воображения! Главное — направить таких, как Преображенский. Чем он отличается от тех мучеников?

Ипполит Карлович почувствовал, как хохот просится наружу, но усилием воли подавил его. Отец Никодим поглядел на него с улыбкой, не зря он ее только что обещал и пророчил:

— Я чувствую, что вам хочется смеяться — так смейтесь, меня это больше не смутит.

Ипполиту Карловичу смеяться сразу же расхотелось. Отец Никодим вдохновенно продолжал:

— Зачем же Господь дал Сергею такой дар? Неужели чтобы он собачек изображал? Или Ромео? Он только в начале пути. В самом начале великой дороги. Преобразившись сам, он поведет за собой людей к божественным видениям. К тем, которые может увидеть только он. Может быть, даже я не могу их увидеть. И не только я, но многие, многие священнослужители. А он увидит и поведет. К Христу. К Богоматери.

Ипполит Карлович ответил без вызова, но почему-то сурово:

— Сергей не станет всю жизнь одну роль играть.

— Это уже будет не роль, не роль! И он станет! Как говорил отец Игнатий Бренчанинов: «Бог создал человека не для играний!» Не для играний! А сейчас актер чаще всего использует свой дар, чтобы в свинью перевоплощаться!

— Сергей перевоплощался в свинью? Почему меня не позвал посмотреть?

— Зачем вы опять смеетесь? Я образно.

— Слишком образно, отец Никодим. — Вдруг Ипполит Карлович снова сменил тон с высокомерно-ироничного на серьезный: — Ты да я — мы накрепко приколочены к самим себе. А такие, как Сергей, они могут. Открепить эти гвозди. И почувствовать. Много лиц. Много судеб. Много жизней. Ради чего им отказываться. От этого счастья.

— И вы меня только что называли мечтателем! — улыбнулся священник, глядя на просветлевшее лицо Ипполита Карловича.

— Я тебе о деле говорю. А не о мечтаниях.

— А этот человек, который Джульетту играть должен был, Александр, кажется. Он же истомился в поисках смысла, потому и согласился на все дьявольские провокации Сильвестра. Я посмотрел тогда в его глаза — он жертва страшного хаоса, уже не понимает, не только где добро и где зло, а где право и лево.

— Где баба, где мужик… — продолжил Ипполит Карлович. — Ты любые мерзости добрыми побуждениями объясняешь. Но на то ты и священник.

Он напоминал отцу Никодиму о его сане — хотел тем самым вернуть его в привычные берега. Разговор начинал утомлять недоолигарха. Но священник утомлен не был.

— Не вам осуждать его! Не вам!

— Прав ты. — Ипполит Карлович на секунду задумался. — Но я все равно буду.

— Александр тоже может быть с нами. И карлик, Ганель его зовут, кажется, — вы видели, сколько в нем достоинства?

— Это лучший из виденных мною карликов. Самый совершенный.

Отец Никодим улыбнулся.

— Я понимаю ваш скепсис. Обдумайте мои слова. Я подожду. Хотя времени все меньше. Чувствую, скоро Сильвестр сделает что-то такое…

Отец Никодим хотел добавить «Он мне закроет путь к моему призванию», но сказал:

— Что-то настолько мерзкое, что я не смогу больше переступить порог вашего театра.

Ипполит Карлович со вздохом сообщил:

— Я замерз. А ты?

— Я нет, — ответил отец Никодим.

— Давай я из машины буду с тобой разговаривать.

Ипполит Карлович забрался в машину. Мелькнула у него мысль, что священник, зная его пристрастие к людям талантливым, прикидывается, будто одержим творческим пламенем. Но эту мысль он отринул как гадкую и недостойную.

— Православная церковь обязана искать новые формы воздействия, — уже тише, но упрямо твердил отец Никодим. — Иначе мы станем союзом бабушек.

И в меньшей степени дедушек, — улыбнулся он и произнес негромко, но твердо: — А потому нам нужен православный театр. Первый в истории России.

И мира.

Ипполит Карлович глянул на него непроницаемо-серыми глазами: