Театральная площадь

— Это было вовсе не обязательно, — негромко заметил он, когда они были уже у лестницы.

— Нет, это было обязательно, — горячо возразила Ирина. — Я поговорю с Геннадием, пусть этого подлеца уволят, пусть его выгонят из органов, посадят! Он же только и делает, что цепляется к тебе!

Вольский остановился.

— Вот уж с кем точно не стоит обо мне говорить, так это с твоим маршалом… — заметил он с ледяным смешком.

— Леша…

Забывшись, она положила руку ему на плечо. Вольский ничего не сказал, он только повел плечом так, словно стряхивал какую-то грязь. Кровь бросилась молодой женщине в лицо. Седова опустила руку.

— Ненавижу, когда мне делают одолжения, — заметил Алексей. — Особенно такие, о которых я не просил.

— Что, мне надо было стоять и смотреть, как тебя арестуют?

— Они бы не осмелились, — ответил он с непоколебимой уверенностью.

— Леша, очнись… Ты что, не видишь, что творится вокруг? Мужа Веры Кравец арестовали и… переломали ему все ребра на допросе… Сейчас такое время, когда эти могут все!

— Касьянов все-таки отбился от попыток приделать «Озеру» счастливый финал, — промолвил Алексей, словно не слыша ее слов. — Постарайся сегодня не опаздывать на репетицию.

Он стал неспешно подниматься по лестнице, а Ирина стояла внизу, глядя ему вслед. Но спокойствие Вольского было только напускным. Он вошел в класс, где Бельгард и танцовщики обступили его с расспросами. Не отвечая, Алексей сделал несколько шагов по залу, затем подошел к зеркальной стене и совершенно неожиданно для окружающих, сжав кулак, нанес по ней удар. Зеркало всхлипнуло и треснуло, посыпались осколки, иные из которых были острые как бритва. Как они не порезали Вольского — уму непостижимо; он даже не попытался отойти в сторону.

— Ты с ума сошел! — ахнул Людвиг Карлович, бросаясь к нему. — Прекрати!

Он заставил Алексея сесть на стул концертмейстера Сотникова, но беглый осмотр подтвердил, что Вольский только немного поранил костяшки пальцев.

— Как это все ужасно, — пробормотал Бельгард. Он казался совершенно убитым.

Алексей быстро вскинул на него глаза.

— Ужасно? Что ужасно?

— Да все. Убийство Виноградова, потом Платон Сергеевич… И энкавэдисты в театре ведут себя как дома…

— Не вижу ничего ужасного, — отрезал Алексей, поднимаясь с места. — Наоборот, прекрасно, что Головня больше не пытается учить Касьянова, как надо улучшить балет… И что мне больше никто не дерзит, — добавил он с усмешкой, вскидывая голову. — Два абсолютно бесполезных человечка… Что стоим, маэстро? — обратился он к Сотникову, который смотрел на него, пораженный до глубины души. — За рояль, и давайте уже начинать! Командуйте, Людвиг Карлович!

Глава 23. Подарок

Что делает сначала беспокойное любопытство человека, а потом и жадность кошелька!

Балетмейстер И. Вальберх, дневник 1802 г.

В тот день Ирина вернулась домой сравнительно рано — всего лишь в восьмом часу вечера. Ноги у нее гудели от усталости, но в целом она была довольна собой. На репетиции ее похвалил не только Касьянов, который все-таки старался не ссориться со своими исполнителями, но и Вольский, от которого доброго слова было дождаться так же трудно, как снега в июне. Премьер не был склонен к дипломатии, и если он о чем-то говорил, что это ему нравится, значит, так оно и было на самом деле.

— А у нас гости, — почему-то шепотом сказала домработница Глаша, принимая шубку хозяйки, и глазами указала на вешалку. Ирина увидела знакомую маршальскую шинель и собиралась было спросить, почему домработница так странно себя ведет, но не успела. В следующее мгновение на пороге гостиной возникла высокая плечистая фигура маршала Калиновского, и сразу же стало казаться, что в просторной передней семикомнатной квартиры балерины не хватает места.

— Здравствуй, Ирочка, — фамильярно и вместе с тем ласково промолвил маршал. — Ну что, наплясалась сегодня?

Ирина насторожилась. Калиновский отлично знал, что она не терпит пренебрежения к своей работе, и старался не шутить по этому поводу. И вот, пожалуйста, снисходительное «наплясалась». Как будто она в кабаре каком-нибудь выступает, право слово.

— Была трудная репетиция, — небрежно промолвила она, поворачиваясь к большому позолоченному зеркалу на львиных лапах, стоящему в прихожей. — Но ничего, кажется, все утрясли. Скоро генеральные — общая и для учеников училища, для своих… ну, как мы обычно делаем…