Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930

В. М. Сушкевич[1231]. Нам слишком трудно говорить, т. к. мы слишком близки к тому, что происходит на сцене, В. М. Волькенштейн же является зрителем, у которого иной подход. Я буду говорить только в смысле поправок. Владимир Михайлович видит спектакль в наиболее невыгодный момент – во время генеральной репетиции – после этого спектакль растет. Мы иногда выбрасываем целые сцены после генеральной репетиции. Разбивка на главы ст[атьи] Владимира Михайловича неверна с точки зрения истории театра. Нет большой главы после смерти Вахтангова и до образования 2-го МХАТа. Наиболее точно и верно у Владимира Михайловича то, что касается периода, когда он работал и жил вместе с театром. В период начиная с «Эрика XIV»[1232] нужно внести существенные поправки.

Неверно, что Вахтангов подверг критике систему Станиславского, он вырастал из нее и на ее основе вывел свои формулы. Вахтангов заговорил о театрализации системы Станиславского, считая, что актер, владеющий внутренней техникой, может дать какой угодно эксцентрический жест. Но если и теперь остались в театре заветы Вахтангова, то потому лишь, что Вахтангов вырос на наших дрожжах.

После смерти Вахтангова наступил у нас период, когда мы, имея большую труппу и новые методы театрализации, принялись за искания в разных направлениях новых путей. Получился период, очень для нас понятный, но бесстильный. Это время постановок «Лира»[1233], «Героя»[1234] Синга, «Любовь – книга золотая»[1235], «Расточителя»[1236].

Вахтангов дал нам еще одно важное положение: то, что каждый спектакль есть совершенно новое явление. Техника актера перед новой пьесой принципиально признается не существующей. Для каждой пьесы нужно создавать новую актерскую технику, как он <Вахтангов> увлекательно говорил об этом. И неверно, что у нас нет стиля: внутренне все наши спектакли одного стиля: основной мыслью проходит в них то вечно человеческое, что мы вынесли от тем. Что касается внешнего стиля, то каждый спектакль имеет свой специфический стиль. Это встречается далеко не во всех театрах. И это есть тоже стиль нашего театра. У нас есть идея, которая пронизывает театр: это мысль о высоком человеке, по религии прометеевского человека.

С. Г. Бирман[1237]. Я не боюсь, что будут критиковать наш театр за его спектакли. Для художника самое трудное и мучительное – осуществление его идей. Но у нас есть идеи и нет разностильности.

Г. Л. Рошаль[1238]. Я должен согласиться, что во 2-м МХАТе есть стиль и есть идея. Они эту идею явственно выявляют. Это идея – религиозно-экстатическая, то, что называется теперь теософией[1239]. Эту идею я чувствую. Ее можно и не принимать, но она есть. Но тем не менее провалы имеются при самих пьесах. Вопрос в подборе материала. Так, в «Евграфе»[1240] какие-то большие силы закрутили простого парикмахера, но ведь это же пьеса Файко[1241], а не Андрея Белого. Если образ Гамлета, то и в нем не живет форма древней религии. Наряду с религией бывает символизм эпохи упадка, и он также встречается в театре. У Вахтангова была большая мистическая заразительность, но в театре рядом с большими моментами бывает «мелкий бес», который привносит в него бульварный мистицизм. Даже Андрей Белый был опошлен. Театральность противоречит самой идее мистицизма. Должна быть заразительность близкая, напряженная. Но это может быть лишь на малой сцене.

Я не вижу разнобоя в театре. Смысл театра – в отыскании значительных элементов, которые иначе, чем обрядовые, я назвать не могу. Таким образом является встреча Гамлета с тенью или сцена кабачка в «Петербурге»[1242]. Но в то время, как в «Гадибуке»[1243] все сделано правдоподобно и потому страшно, в театре этого не найдено. Большие конструкции в «Гамлете» пришибли эту идею в нем. Я жду многого от «Орестейи»[1244]. Я не согласен с Волькенштейном, что Вахтангов был эклектичен – у него органический стиль и нет ничего от условного театра. Если 2-й МХАТ найдет ту остроту, которую ждут, то это будет выход, пока же он на полдороге и есть срывы во фрачный мистицизм.

Н. Л. Бродский. Я прошу разъяснения по следующим вопросам. Я считаю, что самый замечательный спектакль, который был в театре, – это «Король квадратных республик»[1245]. Меня удивляет отсутствие упоминаний о нем в докладе. Путь театра, на который он встал в этом спектакле, был путь создания глубокой символической трагедии. Хотелось бы знать, почему он больше не ставится.

В. А. Филиппов. Я мало знаю МХАТ 2-й, но для меня ясно, что театр имеет свою собственную физиономию. Я ждал, что докладчик и вскроет нам этот стиль, а мы услышали, что стиль театра есть отсутствие стиля. Это неверно. Если нет в театре формального стиля, то есть внутренний стиль. Большая правда театра в том, что он не ставит формальных задач, как это делают многие театры. 2-й МХАТ волнует зрителя, а это самое главное.