Театральная сказка

– Если бы я мог хоть как-то помочь вам! – тихо произнёс он. – Если бы мог… Вас надо защитить, а я… Нет. Увы. Я ничего не могу сделать. Простите.

– Ну, не переживай, Альберт, – Ветка подошла к нему, тронула за плечо. – Ничего ведь не случилось.

– А завтра? – всё так же не глядя на детей, произнёс режиссёр. – Откуда мы знаем, что будет завтра? Вдруг вам понадобится помощь?…

– Но есть же ещё Гном, твой отец. Он их видит, поможет при случае.

– А вы уже знаете… Про отца, – усмехнулся Альберт.

– Так вышло, – виновато ответил Мыш, чувствуя, как краснеет.

– Да ладно тебе. Понадеемся на русский авось, может, всё и образуется, – с деланой беззаботностью прощебетала Ветка. – Они, может, и не придут больше никогда.

– Как страшно быть слепым, да? – Альберт повернулся к детям. – Стать вдруг беспомощным и не уметь защитить дорогих тебе людей. – Он морщился, как от зубной боли. – Какая иезуитски утончённая пытка. Никому такого не пожелаю.

За сценой. Смерть перед глазами

…И снова удивительная страна. Небывалая, ни на что не похожая, донельзя странная. И дело не в ландшафте, не в природе и даже не в людях.

Впрочем, обо всём по порядку.

Мыш и Ветка очутились на улице восточного средневекового города. Жители тут носили длиннополые, достающие до пяток халаты, просторные рубахи и широкие штаны. Лица людей смуглы, открыты, спокойны, ни злобы, ни агрессии.

Голову каждого, от мала до велика, опоясывали узкие металлические обручи. Железные, золотые, серебряные, с резьбой или без, изукрашенные драгоценными камнями или совсем без украшений… От каждого обруча отходил тонкий пруток, упругий, жёсткий, чуть толще гитарной струны. На конце прутка небольшой, похожий на каплю, сосудик размером с мелкую сосновую шишку. У кого-то хрустальный, у кого-то отлитый из стекла – розового, фиолетового, зелёного, чёрного, но неизменно прозрачного. Внутри каждого фиала клубился и переливался дымок, похожий на заключённое в стекло облачко, табачный выдох, а более всего на галактику, как их рисуют в учебниках астрономии.

Хрустальные и стеклянные капли раскачивались перед лицами жителей, подобно фонарикам на головах глубоководных рыб, и, казалось, должны бы мешать им, но люди, очевидно, так привыкли, что просто не замечали их. Или замечали, но настолько прочно встроили в картину мира, что относились к ним с вниманием не бóльшим, чем к воздуху или свету.

– Странные украшения, правда? – сказала Ветка Мышу. – Большой респект человеческой фантазии.

Она постоянно оглядывалась вокруг и провожала глазами чуть ли не каждую подвеску, тем более что одинаковых среди них, казалось, вообще не было.

– Что, нравятся? – спросил Мыш.

– Очень. Причём даже сама не пойму почему. Что-то с ними не так, но что, не пойму.

– А что с ними может быть не так?

– Да я же говорю, сама не понимаю.

Они остановились, привалившись спинами к стене из мощных чёрно-серых камней.

Поток горожан тёк перед ними – люди самых разных возрастов, рас, большие, маленькие, богатые, бедные, взрослые и дети…

Большинство безостановочно двигалось по своим делам, но были и те, кто задерживались, чтобы переброситься друг с другом парой слов, а то и вовсе завязать беседу. Вот тут и начиналось самое интересное – капли, свободно висящие в воздухе, вдруг начинали реагировать друг на друга. Нет, многие висели абсолютно спокойно, но были и те, которые, нарушая закон всемирного тяготения, начинали отклоняться друг от друга, или же, наоборот, тянулись один к другому, подобно магнитам.

– Ты видишь? Видишь?! – то и дело толкала Ветка в бок Мыша. – Они реагируют друг на друга. Вот это как? А? Что это?

Облачка в фиалах то обволакивали стенки ровным молочным маревом, то сплетались змеистыми искрящимися клубками, то становились похожими на клочья сена, то на ударивший в небо фонтан… Иногда подвески собеседников соприкасались, и тогда облачка в них затевали какую-то сложную игру, напоминавшую танец или встречу двух птичьих стай в воздухе.

Капли встречались с мелодичным прозрачным звуком, от которого едва заметно вздрагивало пространство вокруг людей.

– Что это, Мыш? Есть какие-то мысли? Что там, внутри этих стёклышек? – тараторила Ветка. – Почему одни тянутся друг к другу, другие отталкиваются? Они живые?

– Не знаю, – лишь пожимал плечами тот.

– Может, это магниты?

– Если бы они все были магнитами, то никак не могли бы оставаться спокойными при приближении друг к другу.

– Так, Мышон, я девочка, и я люблю украшения, – сказала Ветка, хватая его за руку. – Я тоже хочу такую же штучку. Кстати, и тебе такую хочу.

– Зачем?

– Чтоб была. Интересно же посмотреть, как они будут вести себя при встрече.

– А если никак?

– Будут, будут. Должны.

Засценье хорошо тем, что куда бы ты ни попал, неизменно понимаешь язык местных жителей.

Они зашли в лавку, где продавались украшения, и спросили продавца с огромным семитским носом, раскидывающего слова легко и ловко, как фокусник карты.

– «Каплю»? – он указал на свою подвеску с синеватым туманом внутри.

– Именно, – сказал Мыш.

– Я вижу, вы чужестранцы, раз их нет у вас.

– Да, и мы издалека.