Театральная сказка

Вокруг них кольцом стояли пороки, лишь на месте Войны зиял промежуток. Там лежала куча ржавого металла и синело трупными пятнами лицо Микки-Мауса со свёрнутой шеей.

Железная рука схватила Мыша и дёрнула его вверх, отрывая от Ветки.

– Отпусти! – закричал мальчик.

– Конечно, отпущу, – всё тем же ровным «засыпающим» голосом ответило Равнодушие. – Конечно. Зачем мне тебя удерживать?

Мыш дёрнулся, но железные пальцы держали крепко. Мальчик отбросил бесполезный огрызок шпаги, вытащил пистолет и выстрелил демону прямо в лицо. Грохот оглушил Мыша, боль от отдачи прошила плечо.

Пуля, выбив сноп искр, отскочила от металлического лба. Равнодушие одной из своих четырёх рук схватило оружие, быстрым движением смяло его, словно револьвер был сделан из пластилина. Следующим движением вытянуло из кармана мальчика лимонку, превратило в такой же бесформенный ком, уронило рядом.

Тем временем Проституция и Эксплуатация привязали Ветку к дереву, накинули на шею петлю и сунули конец верёвки Нищете.

– Не дёргайся, Веточка, а то сломаем, – посоветовала «жаба» девочке ласковым голосом.

Старуха потянула за верёвку, петля захлестнула Веткино горло. Девочка вздрогнула, вытянулась.

– Видишь, как ей может быть плохо? – будто сквозь сон, спросило Равнодушие, опуская Мыша на землю.

– Отпустите её! – крикнул он.

Петля на горле Ветки чуть ослабла, девочка закашлялась.

– Что вы хотите? – прокричал Мыш. – Зачем мы вам?

– Ты сделаешь всё это нашим, – ответило Равнодушие.

– Что «это»?

– Ну, всё… Засценье.

– Нет.

Зрачки Равнодушия под полузакрытыми веками дрогнули.

– Ты сделаешь нашим всё Засценье.

– Нет.

Равнодушие покачало головой из стороны в сторону.

– Плохи твои дела… – пробормотало оно.

Нищета дёрнула верёвку, Ветка задохнулась, захрипела каким-то животным звуком. «Если б мы могли убежать подальше за сцену, там никто не смог бы убить нас, даже если б и сумели поймать, – подумал Мыш. – А боль… Боль не так уж страшна, можно было б и потерпеть».

– Стойте! – крикнул Мыш.

Равнодушие подняло одну из своих рук.

– Что?

– Я согласен.

– На что согласен?

– На всё.

Рука Равнодушия вздрогнула. Нищета, поняв сигнал, дёрнула верёвку. Ветка пискнула.

– Да! Согласен! – теряя себя, закричал Мыш. – Только отпустите её!

– Нет, – ответило Равнодушие. – Мы её не отпустим. Но будет ли она жива, зависит только от тебя.

Мыш замер.

– Я всё сделаю! – сказал он.

– Ты так легко готов предать театр и Засценье? – усмехнувшись и впервые проявив какую-то эмоцию, произнесло Равнодушие.

– Нет! Я никого не предаю! – прокричал мальчик.

– Впрочем, это неважно, – подтвердил демон.

Он положил руку на плечо измученного Мыша.

– Закатай рукав.

– Зачем?

– Делай, делай…

Мыш выполнил приказание.

Равнодушие кивнуло Наркомании, тот, как наиболее сведущий в медицине, подошёл к мальчику. Незаметно подмигнул ему.

– Ты ведь помнишь меня?

Кончиком шприца рассёк Мышу вену на сгибе локтя. Слегка согнул руку и подставил под локоть сложенную ковшиком ладонь.

Когда она наполнилась кровью, Наркоман отошёл, и его сменил Садизм. За ним подошла Лже-учёность, поставила Мышу под руку большую, грубо сработанную каменную чашу…

– Зачем вам это? – чувствуя, как кружится голова, спросил Мыш.

– Пребывание в Засценье покупается кровью. И поскольку, как ты понимаешь, своей крови у нас нет и быть не может, мы позаимствуем твою. Она подтвердит наше право быть тут. Вечное право.

– Нет! Вас не должно быть тут! – хриплым шёпотом с ненавистью, какую никогда не мог предположить в себе, произнёс Мыш.

– Как тебе будет угодно, – спросонья сказало Равнодушие. – Но ты же хочешь, чтобы девчонка жила, правда? И поэтому сделаешь всё, что я скажу.

Густые капли размеренно и скучно падали в каменную чашу. Пороки подходили, набирали пригоршни и уходили разбрасывать кровь, доказывая тем самым своё право на Засценье.

Мыш, не отрываясь, смотрел в лицо Ветке, горло которой перехватывала уродливая петля.

Нищета сидела рядом, цепко держала в костлявой ладони конец натянутой верёвки, непрерывно оглаживая тощие ноги свободной рукой, и, как полоумная, без умолку бормотала себе под нос.

По щекам Ветки ползли слёзы.

– Только дёрнись… Вот только дёрнись! – глядя в землю, бубнила Нищета. – Враз горло перехвачу. Чик! И нет человечка… Был и перестал…

Ни мальчик, ни девочка не слышали её. Они чувствовали, как рушится всё, что они полюбили за эти несколько месяцев. Мир, который, как они думали, вечен и неколебим, распадался на песчинки, и злая сила уносила его без следа.

Тонким прерывающимся голосом Ветка запела мелодию из «Ромео и Джульетты».

Нищета, не поднимая головы, дёрнула верёвку, оборвала музыку, но Ветка запнулась лишь на секунду и запела вновь.

Старуха, не видя в шуме опасности, больше не трогала верёвки и нашла себе новое развлечение в том, что выдёргивала клочья травы рядом и тут же бросала их.

Подходили пороки, погружали ладони в чашу, уносили в горстях кровь.

Сначала дети вздрагивали от каждого их появления, но потом перестали замечать, помня лишь друг о друге.