Театральная улица

Все мы сидели обычно по вечерам вокруг обеденного стола. Формально считалось, что я независима, но фактически я так же, как в детстве, продолжала подчиняться матери и даже помыслить не могла о том, чтобы куда-нибудь пойти, не спросив позволения у мамы. Единственная свобода, которой я пользовалась, – это прогулка в одиночестве с Театральной улицы домой. А когда мы освобождались раньше обычного, я шла домой кружным путем. Проходя мимо колоннады Казанского собора, я считала колонны с обеих сторон. Я когда-то сильно страдала от бессонницы, и мама посоветовала мне считать колонны, но тогда, лежа без сна, я не могла отчетливо представить их себе. И теперь, боясь возвращения своего прежнего недуга, я пыталась обеспечить себя быстродействующим лекарством. Я не упускала случая зайти в храм, чтобы поставить и дешевую тоненькую свечку перед чудотворной иконой. Следующим этапом прогулки был горбатый пешеходный мостик с четырьмя львами. Я часто колебалась, какую улицу предпочесть: красивую и нарядную Морскую или мрачную Казанскую; на последней находился магазин, в витрине которого выставлялись лубочные картинки на библейские и патриотические темы. Притчи о Лазаре, Данииле в пещере со львами, Полтавская битва, взятие Эрзерума – сама не могу понять, что меня привлекало в этих дешевых картинках. Возможно, наивная путаница эпизодов, сгруппированных вокруг основного медальона.

В то время я даже не подозревала, что мы были свидетелями заката блистательной эпохи нашего балета. Сила, построившая это грандиозное здание, постепенно угасала. Мариус Петипа, возраст которого приближался к 90 годам, ушел в отставку. В истории нашего балета он навсегда останется провидцем, наделенным титанической силой. Его гениальность не подвергалась сомнению при его жизни, но асе богатство его наследия было в полной мере оценено позже в связи с новым направлением в балете. Огромное воздействие творений Петипа ощущалось еще долго после его смерти, да и до сих пор полностью не исчерпано.

Несмотря на молчаливое недоброжелательство со стороны артистов труппы старшего поколения, карьера Фокина-балетмейстера началась при благоприятных обстоятельствах. Свой первый балет он поставил для благотворительного общества. Инициатива обратиться к нему с просьбой поставить балет исходила от группы танцовщиков значительно более высокого интеллектуального уровня, чем большинство актеров нашей труппы. Они были членами комитета бесплатной народной школы, основанной и содержащейся нашей труппой. Руководство поддерживало постановку, и театр бесплатно предоставил сцену, оркестр и костюмы. Фокин выбрал исполнителей из числа своих приверженцев. Павлова, он сам и я исполнили главные партии в «Виноградной лозе». Этот балет ставился и раньше, но быстро сошел со сцены, так как его музыку сочли слишком симфонической. Музыка Рубинштейна действительно сильно отличалась от любимого типа балетной музыки, состоящей из непритязательных мелодий, оркестрованных на 32 или 64 такта, чтобы соответствовать тому количеству шагов, которое считается возможным для танцовщика. От отца я слышала еще об одной причине, по которой балет попал в немилость. По сюжету группа гуляк после чрезмерных возлияний засыпает в винном погребе; во сне им является Дух вина, и сцена превращается в вакханалию. Поскольку балет исполнили на гала-представлении в честь бракосочетания великой княгини, сюжет сочли слишком вульгарным и неподходящим к случаю; к балету отнеслись неодобрительно.

Самим выбором этого произведения Фокин утвердил первый пункт своей программы: «музыка не просто аккомпанемент к ритмическим шагам, но органическая часть танца. Вдохновение хореографа во многом определяется качеством музыки». В целом Фокин враждебно относился к незыблемым канонам балетных традиций, поэтому большая часть труппы не поддерживала его; вокруг него объединилась только небольшая группа молодежи. Мой разум отказывался отбросить те принципы, на которых воспитывалась. Нетерпимость Фокина мучила и шокировала меня, но его энтузиазм и пылкость пленяли. Я поверила в него, прежде чем он успел поставить что-либо значительное. В его небрежных замечаниях, в его тирадах, пронизанных идеей необходимости крестового похода против самодовольства и ограниченности филистеров, неясно вырисовывались новые берега, призывая к славным подвигам.

Новые аргонавты в поисках красоты, Свои души мы заложили морю. Подобные звучные строфы отвечали моим чувствам, и тогда все мои сомнения рассеивались.

Еще не стерлись впечатления от огромной сенсации, вызванной первым появлением Айседоры Дункан весной 1907 года, когда Фокин поставил «Эвнику», на этот раз для того, чтобы включить ее в репертуар.