ЭМИЛИЯ. Но почему? Ты ведь сам решил, что должен помогать родственникам, которым в жизни повезло меньше твоего.
БОРИНСОН. А я разве не помогал? Я разве не чистил им ботинки и сюртуки? Какая им еще нужна помощь?
ЭМИЛИЯ. Так ты хочешь сказать?..
БОРИНСОН. Вот именно! В шею! И чем раньше, тем лучше!
ЭМИЛИЯ. Но в газетах напишут, как с ними обошлись.
БОРИНСОН. Черт бы побрал эти газеты!
ЭМИЛИЯ
БОРИНСОН. С кем это, с ним?
ЭМИЛИЯ
БОРИНСОН. Хорошо. Потерплю. Но только ради тебя.
ЭМИЛИЯ. Вот и договорились, дорогой.
ЮЛИЙ
ЭМИЛИЯ. Юлий, ты о чем?
ЮЛИЙ. Он знает о чем!
БОРИНСОН
ЮЛИЙ. Эмилия, я всегда готов защитить вас от наглых притязаний этого мужлана. Будь Адриан Стефанович в здравом уме, я бы подсказал ему, кого он пригрел в своем доме. А так приходится быть с наглецом благовоспитанным.
ЭМИЛИЯ. Вы, скорее всего, вчера его неправильно поняли. Он хотел сообщить, что Адриану Стефановичу стало лучше. Я сама просила Себастьяна докладывать о здоровье супруга.
ЮЛИЙ. Но можете не сомневаться, он хотел воспользоваться вашей беззащитностью.
ЭМИЛИЯ. Нет, Себастьян на это не способен.
ЮЛИЙ
ЭМИЛИЯ. Но это следует делать осторожно.
ЮЛИЙ. Не волнуйтесь, больного мы не потревожим.
ЭМИЛИЯ. И не разбуди Себастьяна.
ЮЛИЙ. О, господи!
ЭМИЛИЯ. Иначе никак.
ЮЛИЙ. Хорошо. Я сегодня измотаю его так, что он будет спать крепче праведника.
ЮЛИЙ. Вот, только заговорили о праведниках и пожалуйста – собственной персоной наш целитель – Святой Патрик.
ПАТРИК
ЭМИЛИЯ. Я слушаю, Патрик.
ПАТРИК. Наедине.
ЮЛИЙ. Я удаляюсь. Пойду помогу бедному Себастьяну, а то он совсем умаялся.
ПАТРИК. Уважаемая тетушка…
ЭМИЛИЯ. Патрик, оставим церемонии, можешь называть меня по имени.
ПАТРИК. Эмилия, чем дольше я живу в этом доме, тем более восхищаюсь вашими достоинствами.
ЭМИЛИЯ. Прекрати, какие достоинства могут быть у престарелой тетушки?
ПАТРИК. Не говорите так. Самые необыкновенные. С каждым днем вы нравитесь мне больше и больше.
ЭМИЛИЯ
ПАТРИК. Я потрясен вашей выдержкой.
ЭМИЛИЯ. Ты о болезни Адриана Стефановича?
ПАТРИК. И об этом, конечно. Но в первую очередь восхищает другое. Мне известно о расстроенных финансах этого дома. Крайне расстроенных. Вы, конечно, тоже знаете об этом. Но сохраняете невозмутимость духа. И, мало того, что поддержали Адриана Стефановича отдать последнее, всегда печетесь о его здоровье.
ЭМИЛИЯ. Чему тут удивляться – я хочу, чтобы он выздоровел.
ПАТРИК. Я вас успокою – он обязательно поправится. Есть одно очень действенное средство.
ЭМИЛИЯ. Тогда немедленно используйте его.
ПАТРИК. Но оно в руках Себастьяна. Это газета с радостным для Адриана Стефановича сообщением.
ЭМИЛИЯ. Так в чем дело? Сообщите ему.
ПАТРИК. Но Себастьян, как малый ребенок, не хочет расставаться с газетой.
ЭМИЛИЯ. Наверное, болезнь хозяина перекинулась на его камердинера.
ПАТРИК. Похоже, что так. Он ведет себя не лучше Адриана Стефановича. И тут уж и я не знаю, как быть. Вы не могли бы, как хозяйка, повлиять на него. Пусть он постарается вести себя в рамках своих обязанностей. Пусть отдаст газету Адриану Стефановичу.
ЮЛИЙ. С дядюшкой творится что-то неладное.
ПАТРИК. Что случилось?
ЮЛИЙ. Он пробежал по лестнице, как угорелый!
ЭМИЛИЯ. Не может быть!
ЮЛИЙ. Я хотел догнать его. Но он столкнул меня с лестницы!
ЭМИЛИЯ. Ты, наверное, обознался.
ЮЛИЙ. Ничего я не обознался! В его руке была бутылка вина, и он бежал из винного погреба к себе в комнату.
ПАТРИК. Если это не приведение, то дело совсем плохо.
ЮЛИЙ. Плохо, что лежачий больной начал бегать?
ПАТРИК. Вот именно. Во время кризиса организм мобилизуется и в такие мгновения выплескивает последние остатки энергии.
ЭМИЛИЯ. Бедный Себастьян!
ЮЛИЙ. Причем здесь Себастьян?
ЭМИЛИЯ
ПАТРИК. Не волнуйтесь. Я почти уверен, у Адриана Стефановича железное здоровье. И то, что скосило бы других, пойдет ему только на пользу.
ЮЛИЙ. Но бутылка вина?!.
ПАТРИК. А вот это моя вина. Я убедил его выпить микстуру. И он, наконец, внял моему совету, но, будучи в полубреду, перепутал емкости.
ЮЛИЙ. И он в таком состоянии способен выпить бутылку?!