Театральные люди

Мы провели в его кабинете в общей сложности несколько часов. В разговоре обнаружилось много странных совпадений: у обоих отцы — врачи. Общие воспоминания о Кубе и Монголии, где прошло детство. Поклонение Алисе Фрейндлих в юности… Мне было с ним легко и интересно, как с человеком, с которым связывает нечто большее, чем только профессиональная обязанность сделать интервью. Что-то из наших разговоров вошло в этот очерк.

Он всегда в черном. Это его униформа и одновременно камуфляж: бейсболка, куртка, джинсы — все черное. А борода белая, седая. Свою бейсболку не снимает никогда, ни при каких обстоятельствах. Так обычно делают, когда не очень хорошо с волосами. Но однажды я заглянул к нему в кабинет во внеурочное время, когда бейсболка валялась рядом на столе. Нет, с волосами все нормально. Густые, с проседью. Перец с солью. Правда, завидев меня, он сразу зачем-то ее надел.

«Кабинет» — это, конечно, сильно сказано. Вот у Г. А. Товстоногова был кабинет, это да. Сразу видно, что театральный деятель всесоюзного масштаба. А у Андрея Могучего — комната для разговоров-переговоров, где нет ничего, кроме случайной мебели и театральных афиш на стенах.

Когда я спросил, не хотел бы он перебраться этажом ниже в апартаменты бывшего шефа БДТ, он испуганно замахал на меня руками, как будто я предложил ему осквернить могилу.

— Вы что, вы что… Это невозможно, потому что невозможно никогда.

Для пущей убедительности Могучий даже закрывает уши ладонями. Почти как Ахматова («Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный дух»). Но колючие глаза из-под черного козырька смотрят насмешливо и хитро. Скрытый подтекст: «Не дождетесь! Так просто на дешевые провокации не поведусь».

В БДТ все сложно, чинно и очень запутанно. Тут бесконечные коридоры, переходы и лестницы. Все утопает в бесшумных коврах с сине-голубым отливом. Народный художник Эдуард Степанович Кочергин собственноручно колдовал над их колером.

— Прежний синий кобальтовый мне казался слишком холодным, — раздумчиво признался он.

Ковры заказывали по его эскизам в Австрии. Нынешний цвет получился чуть мягче и как-то нежнее. Но есть в нем что-то нестерпимо имперское. Будто Версаль решил породниться с администрацией Президента РФ на Старой площади, а точнее, на Фонтанке. Так безукоризненно чисто в современных театрах не бывает. Так безукоризненно вежливы были, наверное, капельдинеры во МХАТе при К. С. Станиславском и В. И. Немировиче-Данченко. И даже самые незаметные служители театра, те, кто ежедневно пылесосит голубые ковры и натирает паркет в фойе, кажется, готовы добровольно раствориться или сами замуроваться в стену, если вдруг ты проходишь мимо.

По сравнению с БДТ другие театры, где за кулисами мне довелось бывать, — постоялые дворы рядом с фамильным замком английского баронета. С той же затейливой иерархией положений, с теми же церемониями. При мне на подносе помощник режиссера нес фарфоровую чашку с водой «для Олега Валерьяновича». Это было величественно. На моих глазах обслуживающий персонал спектакля «Лето одного года» вытягивался по струнке и замирал, стоило кому-то произнести «Алиса Бруновна».

В БДТ знают, как производить впечатление на московских провинциалов. Потому что даже если ты приехал на «Сапсане» в бизнес-классе, переступив порог этого театра, ты невольно почувствуешь себя бедным родственником из Крыжополя. Это Петербург, малыш! Отключи айфон и старайся, когда говоришь, не очень размахивать руками. Здесь это не принято. Здесь принято говорить всем «вы» и с гордым видом прогуливаться по фойе или залам театрального музея, где стены завешены шедеврами А. Бенуа, К. Петрова-Водкина, Б. Кустодиева, Н. Акимова, А. Тышлера и других выдающихся художников, в разное время сотрудничавших с БДТ.

Можно заглянуть и в мемориальный кабинет Г. А. Товстоногова, если, конечно, заранее записаться к его бывшему помощнику и секретарю Ирине Николаевне Шимбаревич, величественной даме с прекрасно поставленным актерским голосом, главной хранительнице товстоноговских сокровищ.