Театральные подмостки (СИ)

Мне почему-то совсем не было обидно. Вроде как столько лет старался, лез из шкуры вон, играя роль примерного семьянина, копеечку в дом нёс, деньги на себя практически не тратил -- всё в бездонную прорву охапками и связками проваливалось -- и теперь вот такие обвинения, странные и незаслуженные. И никакого сожаления с противной стороны... "Король умер. Да здравствует король!" Сам виноват: жил по меркантильным и прагматичным правилам, которые пусть даже и Лере принадлежали. Своя голова должна быть и своё понимание жизни.

Ольга Резунова словно угадала мои мысли.

-- Правильно, Вань, не обращай внимания, -- сказала она. -- Теперь это чужие для тебя люди.

Я хотел было что-то ответить, но тут заиграла музыка. Опьяневшие и одуревшие от счастья гости, ломая стулья, бросились танцевать. И наша прима, несмотря на возраст, -- туда же! А к нашему столику подошла благоухающая невеста вместе со своим напыщенным Шмыганюком. Мне показалось, что лицо Леры стало мягче и теплее. -- Здравствуй, Ваня, а почему ты не танцуешь? -- чуть виновато спросила она, и некое подобие улыбки выморщилось на её лице.

-- Покойникам не положено.

-- Я очень старалась, Ваня, это всё для тебя, -- пела Лера. -- Этот прекрасный банкет и все эти замечательные гости. Я знаю: многих ты очень любил в жизни. Мне стоило больших усилий, чтобы уговорить этих достойнейших людей прийти на наш маленький праздник. Они согласились только ради тебя. Так хотелось помянуть тебя достойно, по-божески. Я все деньги со счетов сняла...

-- Спасибо. Праздник удался...

-- Понимаю, тебе сейчас, конечно, нелегко... Ты, конечно, удивлён... мало времени прошло... Но я так хотела, чтобы ты и за нас порадовался тоже...

-- Я очень рад...

-- Я знаю. Не сомневалась. Познакомься, это Владик, мой новый муж.

-- Очень приятно. К несчастью, мы уже знакомы.

-- Да?! -- наигранно удивилась Лера. -- Очень интересно.

Мы помолчали. Жених тоже молчал, брезгливо смотрел куда-то в сторону и нервно дрыгал ногой.

-- Ваня, ты правда не обижаешься? -- чуть с вызовом спросила Лера.

-- Нет, что ты. Я же говорю: просто счастлив. Безумно.

-- Пойми, мне нельзя долго быть одной. Это очень плохо сказывается на психике и фигуре.

-- Я понимаю.

-- Ты не имеешь право меня обвинять! -- вдруг взорвалась Лера. -- Ты меня никогда не любил! И не понимал!

Озноб пробежал у меня по спине. Лера начала впадать в свою сокрушительную истерику, а это, уверяю вас, зрелище не для слабонервных. К счастью, в эту минуту подошла незнакомая мне молодая женщина, которой, по всей видимости, нет и тридцати. За руки она держала двух мальчиков, -- наверное, погодки шести и семи лет.

Видели вы когда-нибудь глаза, в которых нет ни слезинки, но столько в них смертной тоски и отчаяния, что сердце сжимается до режущей боли? Вот такие были глаза у этой женщины. На меня она посмотрела лишь мельком и почему-то помрачнела ещё больше. Мальчики постоянно испуганно озирались и крепко держались за маму. Поражало, как дети плохо и нищенски одеты, но чисто и опрятно. И женщина тоже в простеньком платье. Весь облик её говорил о том, что каждая копейка у нее на счету.

-- Влад, ты не забыл о моей просьбе? -- жалостливо спросила она.

Шмыганюк недовольно заерзал, скривился и раздражённо выцедил сквозь зубы:

-- О чём это?

-- Детям на зиму одеть нечего. Ты бы дал немножко денежек.

Того и вовсе перекосило.

-- Ты не видишь, у меня свадьба? Лезешь со своими глупостями!

-- Какие же это глупости -- мальчики мёрзнут. Я их на улицу боюсь отпускать.

-- Папа, кто эта тётенька? -- спросил младший мальчик, указывая крохотным пальчиком на невесту в бесподобном белоснежном платье.

-- И у меня денег нет, -- равнодушно сказал Шмыганюк, не обращая внимания на сына. -- И вообще, это ваши проблемы, отставьте меня.

Женщина хотела ещё что-то сказать, но тут подскочили две толстые тётки, должно быть родственницы со стороны жениха, запели, перебивая друг дружку, что-то очень деликатное и, не давая опомниться, повели женщину и детей в другой конец зала. Мальчики упирались и плакали, а Владик скучающе отвернулся и ещё сильнее задёргал ногой.

-- Что же вы своих детей бросили? -- укорчиво спросила Ольга Резунова.

Шмыганюк поморщился с таким видом, словно ему и разговаривать-то тошно. А вот у Леры вышибло заглушку.

-- Это ты во всём виноват! -- полыхнула она на меня ненавистным взглядом. -- Мы с Владиком давно уже должны были пожениться! Если бы не ты, Владику не пришлось бы жениться на этой клуше! И этих бы гадких детей не было! А теперь, когда ничего не мешает нашему счастью, ты и твоя подружка ещё смеете нас в чём-то упрекать!

Я к ужасу увидел яростно пульсирующую синюю жилку на левом виске Леры -- верный знак, что нельзя говорить ни слова, опасно даже извиняться. Я тупо и угрюмо молчал и умоляюще подавал знаки Ольге, призывая и её держать язык за зубами. Однако Оля всё равно огрызнулась:

-- Да никто вас не упрекает, -- насмешливо сказала она. -- Совет да любовь. Мы вас не трогали, вы сами притащились.

Лера свирепо смотрела то на меня, то на Ольгу, растерянно выбирая, на кого обрушить свой гнев.