Театральные подмостки (СИ)

-- А вот это надо беспощадно искоренять в себе, искоренять всеми силами!

-- Буду стараться, Вячеслав Вячеславович.

-- Посмотрим ещё кого-нибудь? -- спросила Лиза.

-- Пока не надо... -- задумчиво ответил Бересклет. -- А вы, молодой человек, идите, репетируйте. И главное, не упустите образ. От себя там что-нибудь придумайте. Импровизируйте, старайтесь, главное -- как можно убедительней войти в образ... Вы должны добиться полного перевоплощения!

Как только юный актёр отошёл от стола, Бересклет спросил у Дионисия:

-- Ну, как, подойдёт на роль Мефистофеля?

Разумовский тотчас же напустил на себя озабоченность и заёрзал на стуле.

-- Странный у вас какой-то Мефистофель...

-- Что поделаешь, у каждого свой дьявол. И у меня свой, настоящий...

-- Может вы и правы... -- кисло улыбнулся Дионисий. -- И всё-таки я не понимаю, Вячеслав Вячеславович, почему вы хотите, чтобы я сыграл доктора Фауста? Человек в крайностях интересен, а я уже не способен ни на какие крайности.

Лиза Скосырева сидела тихая и пришибленная, временами покрывалась румянцем и краснела, ежеминутно безуспешно пыталась натянуть чёрную, траурную юбчонку на острые коленки и теребила верхние пуговки своей поплиновой блузки. Казалось, Дионисий обладал какой-то таинственной властью женщинами в целом и над Лизой в частности.

-- А я не люблю крайности. Всё нужно чередовать. Сегодня фитнес, а завтра ноль пять водочки. Сегодня -- один, завтра -- другой... -- вдруг брякнула она и покраснела по самую макушку.

Бересклет снисходительно улыбнулся и сказал:

-- Поймите, Дионисий, вам подвластен любой образ, какой бы отрицательный или положительный он ни был. Вы изучили все метастазы человеческой сущности, это большая редкость. Дар -- это ещё не всё, нужны знания, нужна личность.

-- Нет уж, увольте, дайте мне роль какого-нибудь безумного поэта с трагической судьбой или, быть может, сумасшедшего художника вроде Иеронима Босха.

-- Напрасно вы себя недооцениваете. Самый главный враг творчества -- это здравый смысл. Мне нравится ваша непредсказуемость, ваша ненормальность, в хорошем смысле этого слова, ваша тонкая, ранимая душа... Вы пережили муки настоящей любви и через это обрели духовное перерождение... Теперь вам подвластна любая роль, любая человеческая индивидуальность.

-- Да, но я читал ваш сценарий. У вас же Фауст -- полный кретин, ловелас и дамский угодник. Вы его с Казановой случайно не спутали? Или с Дон Жуаном?

-- А я и не претендую на истину. Я только хочу, чтобы зрители были потрясены моими свежими образами, моими гениальными творческими находками, моими откровениями... Я, как и вы, люблю копаться на тайных, скрытых задворках души, а не там, где... лежит у всех на виду, где очевидно и натоптано. Сейчас искушённую публику по-другому не проймёшь.

-- И всё же... если вам идеальный любовник нужен, вон этот жених... Обратите внимание, как талантливо делает вид, что любит. Шмыганюк его, кажется, фамилия. Да и невеста тоже. Удивительная гармония!..

-- В том-то всё и дело! -- воскликнул Бересклет. -- Что касается любви -- никто не знает, что это такое! У кого-то лучше получается, у кого-то -- хуже, но у всех сквозит фальшь! А вы на своей шкуре испытали. Даже вот Лизонька попала под ваши чары, под ваш магнетизм...

-- Ой, ну что вы, Вячеслав Вячеславович! -- ещё пуще зарделась Лиза.

Дионисий грустно улыбнулся.

-- Вы поймите, Вячеслав Вячеславович, мне сейчас это уже неинтересно. Образно говоря, я мечтаю сыграть в таком спектакле, когда в зале нет ни одного зрителя... Это как Вселенная, которая тщательно маскируется, делает вид, что пуста и безмолвна... Не слышно ни дыхания, ни плача, ни смеха, ни возгласа восторга, а уж тем более недовольных выкриков, никакого сопереживания -- это всё эмоции, которые не дают почувствовать главное -- разгадать, что творится там, в безмолвии... Только так можно почувствовать смысл, разгадать все тайны, понять замысел Творца.

Явление 11

Нераспустившиеся цветы жизни

Певуны по очереди брякали связками, кто по две песни, кто -- по три. Дионисий не очень-то обращал на них внимания, да и мне было всё равно, но тут на сцену вышли дети...

Находись я в себе, я бы точно со стула грохнулся. Это были дети Ксении, которых я видел в спектаклях, и вместе с ними та девчушка из кошмарного сна про суд. Она выглядела, как самая старшенькая. Ребятишки были одни, без Ксении. Дионисий посмотрел (и я вместе с ним) на Оскара, Графина, Шмахеля и Стаса, и по всему было видно, что детей они не узнают. Впрочем, это и понятно, ибо здесь рядом с ними совсем другие женщины, а не Ксения, которую они, похоже, вообще не знают. Ведь это её дети, пусть даже, так сказать, и гипотетические.

Дети были худенькие и измождённые, жалкие и напуганные, бледные, глазёнки голодные, одеты нищенски -- старые тесные обноски, на рубашонках, штанах и платьицах заплата на заплате.