Театральный писатель

ГАЗ встал, потянулся с хрустом и заявил, что устал. Больно много для первого раза. Она тоже вскочила, умоляющим голосом объяснила, что надо ей представить все соображения куратору завтра, что все здорово он рассказывает, но надо бы еще добавить героя, от одного взгляда которого люди бежали бы выполнять его волю.

— И падали ниц? — Поддел он даму. — Север не средневековый султанат, там народ собирается не робкого десятка. Но конечно, силой убеждения некоторые личности безусловно обладают.

— Вот, такого надо! Я неправильно выразилась. Ну пожалуйста! Потерпите еще, надо все сегодня нам закончить.

— Ну ладно, записывайте. Только это правда последняя история. — Устроились на стульях. — Расскажу случай, когда я сам не смог понять, какие надо подобрать слова, чтобы взрослый, далеко не робкий человек не только изменил поведение, но и резко и срочно поменял весь свой жизненный уклад.

Был у нас такой Толя Рязанов. Я встретился с ним в поезде Воркута-Салехард. Катался на горных лыжах на Полярном Урале, потом на полустанке запрыгнул в общий вагон с лыжами и в соответствующей спортивной одежде.

Обычно полный вагон на этот раз был наполовину пустым. Вернее, в первой половине расположился невзрачного вида мужичонка, а остальные пассажиры, преимущественно жены вохровского состава местной исправительной колонии, испуганно набились в другую часть вагона. Мужик в среднем подпитии исполнял оперу местного композитора. В соответствии с либретто там было несколько персонажей, мужик за каждого исполнял партии на разные голоса.

— Григорий, мне сказала Нюра, что в доме отдыха «Прибой» завел ты с кем-то шуры-муры, кого-то видели с тобой, — пел мужик строгим женским голосом.

Потом тихий мужской фальцет как-то слабо отбивался от обвинений.

— Ты не на ту, дружок, нарвался — энергично настаивала женская партия, — не нужен со своим цветком. Отдай пиджак, пальто и галстук, а я пойду писать в местком.

Даже самый строгий современный цензор-депутат ГД РФ не нашел бы в этой опере ненормативной лексики. Но мужик время от времени прерывал пение и кричал в дальний угол вагона:

— ну что, бл. ди, допрыгались?

Дамы не понимали беспочвенности таких зловещих оценок, но в своих разноцветных кримпленовых пальто и одинаковых белых париках действительно могли сойти за этих самых «бл. дей».

Я подсел к нему. Разговорились. История для тех мест типичная: освободился, на работу не берут без прописки, жить негде, т. к. не работает. В лагере за долгую отсидку заработал немного денег, теперь гуляет в поезде.

Выглядел мужик страшновато и на появившегося нарядного, в белом шарфике мента смотрел со злобным удовольствием, словно оценивая, в какой именно момент сможет раздавить его как надоевшего комара. Менту было все ясно, скучно, и он уже тянулся за наручниками. Я попросил его не беспокоиться, поскольку у нас все нормально и дамы могут не переживать. Тогда мент оживился и затребовал мои документы.