Театральный писатель

Лукашевич, как опытный полемист и оратор до поры находился в тени и с противной усмешкой следил за этой детской конкуренцией. Его из полевиков мало кто знал, он же на базе работал. Но когда он попросил слова, не спеша поднялся на трибуну, расшнуровал довольно объемистую папку, — народ в ожидании притих. Он важно стал зачитывать текст, составленный бедной женой, потом приводить примеры моих безобразий, минут через пять народ заскучал. Конечно, разоблачение начальника грело душу, но фактура была не убедительной. Народ заерзал, заскрипел стульями, несколько озлобился за свои неоправданные ожидания и захотел курить. Был объявлен перерыв.

В перерыве подошел Толя:

— Ну что, начальник? Не по понятиям оратор излагает. Кто он такой, что-то не встречал его раньше?

— На базе работает, приехал прошлым летом

— Может укоротить его?

— Да ладно, он не мешает

— Мужикам надоел, не положено так. Побазарю с ним?

— Смотри, как хочешь.

Дальше такая картина: около крыльца сельского клуба тесной толпой народ курит, земля уже подтаяла, ни кому не хочется в грязь лезть. Идет редкий снежок, тут же тает. Тихо, безветренно. Толя кивком приглашает Лукашевича отойти. Метров на пять они отходят от толпы, Толя спокойно и без жестикуляций секунд 20 что-то говорит. Лукашевич просто смотрит на него, похоже, ничего не отвечает. Но если в начале беседы Лукашевич был на голову выше, за десяток секунд они незаметно стали примерно одного роста. Все. Возвращаются.

После перерыва Лукашевич с места просит самоотвод.

На следующий день Лукашевичи срочно уезжают с Севера, бросив часть нажитых за год вещей.

* * *

Закончив, ГАЗ поднялся с надоевшего стула:

— Вот что такое в одной или двух фразах можно сказать?

— Какой вы однако… непростой. Честно говоря, не ожидала.

Она впервые внимательно оглядела зал, с удивлением обнаружила рояль, вдруг припомнила процедуру проезда через шлагбаум на КПП, сам дом, расположение… и как-то даже немного смутилась. «Куратор — то прав оказался, тут кладезь историй. А я со своим неуместным гонором…»

— Может, выпьем? — неожиданно предложил хозяин.

— Выпьем, но не сейчас, — она дала знак операторам сворачиваться, — обязательно выпьем. Вот вы скажите, пока я не забыла, а кого из актеров вы бы хотели видеть в роли себя?

— А вы сначала ответьте, почему сразу Сталина забраковали?

— Как вообще вы относитесь к нему? По вашему резюме или там заявке… получается не очень?

— Какой у нас интересный диалог, из одних вопросов… Конечно не очень. Как еще я могу относиться…. Но когда говорят Эффективный Менеджер — так ведь и в этом смысл есть. Или, например, вы же не будете спорить, что он самый гениальный пиарщик своей линии? Вспомните эти митинги, пышные встречи челюскинцев, жизнерадостные фильмы — как все это безотказно работало на массовое сознание. Разве нет? Вот я проводил анализ…

— Стоп! Простите, новы сами и ответили, почему его трогать не надо. Это отдельная, большая, больная… тема. На ходу, просто ради поговорить — трогать её неприемлемо. Так, а что по актеру, все-таки?

— Шейнин, Алексей Игоревич, народный артист.

— Во как! Там в списке его нет. Почему он?

— Мне показалось, у нас с ним по жизни много общего.

— Что общего?! Он гуманитарий, театрал, актер, педагог. А вы чистый прагматик, такой волчара-производственник, вся жизнь среди бруталов. Глаз, правда, у вас приметливый, но это ближе к писательству. Не пробовали?

— Пробовал, три книжки написал. И все, что вокруг меня, уверен — вот это настоящий театр.