Тебе, Победа!

Эвис, сын Пеннеги, страстно мечтал хоть раз, хоть одним глазком взглянуть ну хоть на что-нибудь из этой беспредельной шири. Из бесед с мастером Богусяком он знал о Галактике куда больше, чем мог знать обычный парень из городского второго податного сословия, закончивший благодаря достатку отца храмовую пятилетнюю школу. Космопорт, Пантократор, Земля, Луна, Телем, Кальер, Новое Солнце — для него это были не просто слова. Больше, чем слова. Он сознавал, что его понятия об этих вещах, скорее всего, совершенно фантастические: учитель Клови говорит — «тысячу книг ты прочтешь о водопадах, но приблизишься к познанию, лишь увидев водопад, услышав его и почуяв его водяную пыль». Он сознавал также, что его страсть к звездам греховна для хелианина, которому полагается беречь редкостный дар своей жизни и, если повезет, дарить его новому хелианину. Но, о Клови учитель, как ему хотелось презреть долг хелианина — или, скажем, отложить его на время! Как хотелось уподобиться иноземцам, греховно не берегущим жизнь из-за крайнего многоплодия своих рас! Не в том уподобиться, чтобы чужую жизнь губить или свою не беречь; в том уподобиться, чтобы не сиднем сидеть — пусть на древней, прекрасной, обустроенной Родине, но, о Свет, на такой знакомой, такой одномерной, такой простой и наизусть вызубренной!

Быть может, мне и одного путешествия хватило бы, в тысячный раз думал Эвис. Вернулся бы или осел где-нибудь еще. Миров много. Как мастер Богусяк говорил? Открыто почти сто миллионов планетных систем; изучено около ста пятидесяти тысяч систем; есть семьдесят две тысячи планет, которые пригодны для освоения; из них всего девятнадцать тысяч семьсот — «земного типа», то есть такие, как Хелауатауа; человек побывал на всех девятнадцати тысячах семистах; поселения есть на одиннадцати тысячах ста семи, и число это растет сейчас примерно на три-четыре в год; а капитально заселено общим счетом три тысячи восемьсот сорок две. Во! Как молитву запомнил! Эвис усмехнулся. И из этих тысяч всего на девятнадцати люди не с Земли прилетели, а Богом на этих планетах созданы. Все их Эвис помнил: Хелауатауа, конечно; Ашдол, откуда астлины; Нзобатх, где люди чернокожи и не любят чужаков; Новая Голубая Земля, куда полторы тысячи лет назад переселили несчастных мбакры, чья родная планета потом сгорела во вспышке новой звезды; Эмари Банго, где оранжевое небо; Эгвеллагвелла и все остальные…

Эвис нашел на небе яркую звезду во главе созвездия Щита; по-здешнему ее именуют Доброглаз, потому что ее созвездие покровительствует врачебному делу и вообще всякому бережению жизни; это — Солнце, самая близкая звезда. Возле нее — невидимые отсюда Земля и Луна, и Марс, и Пояс Земли-Большой… Хорошо, сегодня ночь темная — все три Толимана в закате! Зима потому что, зимой всегда так… А на полпути отсюда к Солнцу — Космопорт, но его не видно, он сам не светится — не звезда ведь.

Эвис повернулся лицом к востоку; а вот эта звезда — Новое Солнце, это возле нее Новая Голубая Земля.

И тут воин сильно вздрогнул, сердце его против воли прыгнуло к горлу, мягко стукнуло там и ушло на место. Эвис, выкатив глаза, быстро набрал воздух в легкие.

Над холмами в звездном небе медленно и страшно прошло что-то черное, округлое, вытянутое — как та машина, которую расстрелял храбрый стрелок Реми, только во много раз огромнее. Прошло — беззвучно, не спеша — и кануло за холмы на севере, и только тут стал слышен затихающий неспешный шум, будто очень далеко кто-то сильно дул на затухающий огонь.

Эвис с трудом перевел дух и краем плаща вытер выступивший на лбу пот, не отрывая глаз от неба. Прошла минута, другая, третья… десять… Небо неуловимо светлело, наливаясь багровым отсветом — готовились выползти из-за северного горизонта обе красные луны Хелауатауа, Глаза Неба. Черное тело больше не появлялось. Эвис вдруг почувствовал, что сильно замерз, и быстро вошел в гостевую, сразу плотно прикрыв за собой дверь.

Северяне, Дага и Тамор тут же вскинулись, но увидели Эвиса и легли опять. А Эвис, чтобы успокоить их — он, конечно, признался себе, что отчасти и себя хотел успокоить — взял свое копье и вогнал в дощатый пол у порога, чтобы дверь нельзя было открыть снаружи. Потом присел возле Йона.

— Высокоученый писатель, — шепотом сказал он.

Йон даже не шелохнулся, ровно и редко дыша во сне.

Утром расскажу, решил Эвис. Расстегнул ремни, заложил меч за голову, укутался в плащ и лег.

Утром Йон, конечно, со всем вниманием выслушал Эвиса, но что было делать? По-прежнему им надо было в Колонию, чтобы вылететь на Телем, встретиться с Легином и решить, кому и как быть дальше. Сообщили в факторию Богусяку, тот тоже отнесся со вниманием, но сказал, что приборы не зарегистрировали никаких ночных перемещений противника. Тем не менее он обещал доложить в Колонию и, конечно, доложил.