Тебя никто не найдет

Сел и уставился во тьму. Внутри росло, превращаясь в уверенность, ощущение, что они ищут совсем не там, где надо. Отрезанные пальцы затмили собой все.

Он пытался представить себе живого Ханса Рунне. Никаких следов насилия – он добровольно спустился вниз по этой самой лестнице, после чего оказался заперт.

Почему?

Глаза привыкли к темноте.

Подвал, конечно, изменился, очищенный от предметов, которые были отданы на анализ, не дав им в итоге никаких конкретных результатов. Но таков порядок – и потом, рано или поздно, все это может им понадобиться, когда у них появится подозреваемый или всплывет еще какая-нибудь улика. ГГ знал, что здесь нет больше ничего, за что способен зацепиться взгляд. Ему нужно было только, чтобы крутились шестеренки в его голове, чтобы уверенность в собственных профессиональных навыках в сочетании с определенной долей смелости позволила ему положиться на свою интуицию и правильно вести расследование.

Вместо этого он оказался наедине с теми же вопросами, которые были у него, когда он впервые сюда попал, с той лишь разницей, что прежде безымянный труп теперь обрел имя. В самом темном углу до сих пор ощущалось присутствие человека, одиночества, которое превосходило собой все.

Что ты делал здесь, Ханс? И о чем думал, когда выреза́л на стене свое имя?

За поездку в Мальмберг Эйру вознаградили выходным днем, чтобы ее рабочий график не выбился за рамки положенного.

Это означало, что больше никаких оправданий для того, чтобы не заниматься уборкой, у нее не было. Эйра давно ее игнорировала, что отзывалось смутными угрызениями совести, хотя она никогда особо не заморачивалась с подобными вещами. Борьба с упадком лежит на матерях, тех, что очищают буквально всю Швецию от грязи, пылинку за пылинкой, так уж заложено у них в генах.

Но теперь рядом больше не было никаких матерей, только она и дом, который растерял весь свой домашний уют. Тоска по былому давала о себе знать в каждой комнате. Светлый прямоугольник на стене, там, где раньше висела картина, темнота от убранной лампы. Занавески в гостиной она просто сняла с помощью шеста, а потом Черстин передумала и захотела взять другие.

Теперь они лежали брошенными на диване, и на них скопилась пыль. Надо бы постирать, но что-то случилось с центрифугой – наверное, нужно купить новую стиральную машину. Выталкивая из комнаты мешок с одеждой и прочими тряпками, которые могли пригодиться благотворительному обществу в Крамфорсе, Эйра случайно опрокинула стоящие в прихожей пакеты. По полу покатились бутылки, посыпались рекламные проспекты и обнаружилась подшивка «Тиднинген Онгерманланд» за последний месяц. Это напомнило ей квартиру Ханса Рунне – в один прекрасный день кто-нибудь тоже войдет сюда и увидит, какой беспорядок Эйра Шьёдин оставила после себя, не потрудившись ничего прибрать.

Там был даже пакет с книгами, которые отвергла ее мама, и картина, принадлежавшая ее отцу.

Эйра побросала все в багажник, притормозила возле мусорных баков и, избавившись от мусора, направилась к мосту Сандёбру. На полдороге свернула к островам, стараясь держаться в стороне от двух переполненных внедорожников, имевших столь зловещий вид, словно они катили на природу с целью устроить там террористическую атаку или похищение. На острове Сандё обучались миротворческие силы для заброски в горячие точки по всему миру. Бывало, что в полицию поступали сообщения о странных вещах, творившихся в лесах перед отправкой очередной партии солдат на задание в Мали или Колумбию.

Дорога уходила прямо в реку и тянулась дальше по насыпи, которая связывала собой два острова. На Сванё лес стал гуще, чем помнилось Эйре, природа отвоевывала обратно свою территорию. От деревоперерабатывающей отрасли в наши дни остались лишь воспоминания, к которым все живущие здесь относились очень трепетно, ощущая к ним свою причастность, ответственные за то, чтобы рассказывать и показывать, «здесь было то-то и то-то и работало пятнадцать сотен человек». Вон там, внизу, у старой паромной пристани до сих пор сохранились бараки рабочих, папа рассказывал о них всякий раз, когда она там бывала, не говоря уж о той девушке, сраженной в 1931 году пулями военных, в честь которой назвали Эйру. Именно там она и жила.

Эти домишки были едва видны из окон желтой кирпичной виллы, куда Вейне Шьёдин переехал жить сразу после развода. Во дворе – батут и футбольные ворота, которые радовали ее сводных братьев.

Мари-Луиза все так же продолжала красить волосы, используя для этого оттенок «красное дерево».

– Ну надо же, кто приехал! Надеюсь, я не совершила ничего преступного? – И она рассмеялась своей собственной шутке.

– Просто решила навестить, – сказала Эйра, избегая объятий. – И еще: я тут прибиралась в доме и нашла кое-какие вещи, которые принадлежали отцу.

– Очень мило с твоей стороны.

Мари-Луиза взяла пакет и пригласила Эйру внутрь – «заходи, заходи, чувствуй себя как дома».