Тебя все ждут

Завертелась юлой, взмахнула юбками и подняла ногу почти вертикально: в прошлой жизни она была фигуристкой, так что владение телом тоже было дай бог. У Вари был идеально отточенный номер, зеркальная сталь – а Оленька импровизировала; может быть, и передразнивала сестру. Её движения были мягче и женственней, человечней, плавней. Подняла мою руку, описала под ней пируэт, как если бы я обвёл её вокруг себя. Варин танец был сольным, а Оля делала вид, что танцует со мной. Проскальзывая под моей рукой, она, чуть-чуть задыхаясь, сказала:

– А во мне – нет?..

Я не понял, о чём она говорит. Отклонилась, исполнила несколько па, развернула коляску (я ей помог, угадав направление), снова приблизилась и шепнула:

– Во мне – жизни не маловато?

Только тут до меня дошло, что она цитирует мою записку про Варю. Оля вчера спросила моё мнение о сестре, я ограничился двумя словами: «Маловато жизни». Теперь она мне доказывала, что и танцует не хуже, и жизни в ней больше, вообще она лучше, живее, она не уступит, поборется… за меня! Она со мной, а не с маменькой!

Взмахнул подол платья, и вдруг я вспомнил когда-то прочитанное в интернете: запах – это микроскопические частички того, чтó пахнет. То есть когда я вдыхаю этот свежий молодой запах, Оля – пусть маленькой своей частичкой, чуть-чуть – внутри меня…

И покатились катушки, клубки, мыслечувства, мгновенные воспоминания: как она поцеловала мне руку при первой встрече; и как на первом балу, на премьере, прижала моё запястье, вот этим местом, к своей щеке; как бросилась мне на шею, когда умер папенька… Я не сразу заметил, что вокруг нас уже танцуют другие пары: выскальзывают отовсюду, несутся и кружатся, так что даже кружится голова.

ПОДЗЕМЕЛЬЯ И ДРАКОНЫ

В начале своей карьеры я, подобно многим из вас, мечтал о громком и быстром успехе, представляя себе исключительно полный метр.

Теперь я вижу, какие возможности открывает проект, протяжённый во времени. Незаметно для себя зритель входит в режим параллельного существования. Фабула сериала накладывается на т. наз. реальную жизнь: «Это было, когда Светка ещё не развелась с Пашкой, а у Орловых эта приехала, как её, балеринка… да, Варька, Варька!..»

Прочитав очень длинную книгу («Война и мир») или досмотрев сериал («Дом Орловых», «Игра престолов»), вспоминая первые серии или сцены, читатель (зритель) сладко вздыхает, как будто о собственном прошлом. События в этом прошлом могли быть тяжёлыми, даже мучительными, но в воспоминаниях они видятся будто бы сквозь золотистый свет. Это защитный психологический механизм, он заложен природой. Если бы женщины помнили процесс родов во всех деталях, человечество вымерло бы. Если бы ностальгия не золотила наши воспоминания – может, мы и не вымерли бы, но точно снизилась бы мотивация жить и, по выражению классика, «исполнять свои обязанности».

Первые 10–15 %, иногда 20 % сюжета (книги, фильма, любого шоу) – это «детство». Я имею в виду не детство героев, а детство истории как таковой. Персонажи выходят из тьмы небытия и приветствуют императора (зрителей). Обозначаются вводные: жанр, масштаб шкалы, инициирующее происшествие и т. д.

Затем возникает конфликт. Как подросток бунтует против житейских рамок, проверяет эти преграды на прочность (и таким образом их осваивает, познаёт «реальную жизнь» и себя самого) – так же и внутри текста герой начинает страдать и метаться, тем самым определяя границы и вектор своей истории.

Отчего, по большому счёту, эти метания? Оттого, что в отрочестве человек (как правило, бессознательно) оспаривает неотвратимость своей будущей смерти. Иногда пытается взять её под контроль – отсюда все эти резонансные подростковые самоубийства. Главная проблема юности в том, что, не признав над собою законы сценария (из которых именно смертность является первым и абсолютно универсальным), протагонист не может сдвинуться с места. Поэтому в подавляющем большинстве случаев подростковый бунт и юношеские метания заканчиваются одинаково: человек принимает сценарий как неизбежность – и принудительно-добровольно ныряет в житейский водоворот.

Обратите внимание: «водоворот», «кружение» или «спираль» – не фигура речи, а оптимальная форма любого сколько-нибудь продолжительного повествования. Да и сама «реальная жизнь» состоит из множества циклов – суточных, годовых; человек сотни и тысячи раз произносит одни и те же слова, повторяет одни и те же ошибки.