Тебя все ждут

Достигнув временного успеха, герой приближает своё окончательное поражение, уничтожение. Если А. победил – значит, на следующем витке гарантированно проиграет.

Первая часть (окончание)

14

Юноша с длинными волосами, который любезничал с Олей после мазурки, оказался студентом Художественной Академии. Он горячо пожелал написать портрет Оленьки, но она устроила так, что ему пришлось почти месяц изо дня в день приходить к нам домой и живописать семейство Орловых в полном составе – даже с парой горничных и Ферапонтом на заднем плане.

В мае светало рано. Сеансы устраивались после завтрака.

В самое первое утро, когда лакеи приволокли и под руководством студента установили в зале двух-с-половиной-метровый холст, а мы собрались, чтобы сформировать композицию, произошёл показательный инцидент.

Маменька велела поставить ей кресло по центру холста, а меня пригласила сесть справа.

– Как вы не видите, маменька?! – неожиданно вскрикнула Ольга. – Тени! Вот, вот, и здесь у вас, и под носом. Это очень, очень нехорошо! Освещение должно быть мягким, не правда ли, Сергей Кузьмич? – Она заманчиво улыбнулась художнику и приказала лакеям опустить штору: – Не эту, вон ту… ниже, ниже! Сергей Кузьмич, вы не сердитесь, что я командую? Алёшенька…

Ольга выкатила мою коляску вперёд на полтора колеса.

– Ах как жаль, что Алёша не согласился надеть мундир. Вы можете озаглавить картину «Герой Отечественной войны граф Алексей Кириллович Орлов с семейством»? Ничего, если я здесь пристроюсь?.. – она вспорхнула на подлокотник моего кресла.

– Пожалуй… но будет ли вам удобно? – промямлил художник. – Во время сеансов придётся удерживать положение…

– Я обопрусь, – Оленька обняла меня сзади за плечи. Я почувствовал на щеке душистые кудерьки. – Я тебя не стесняю, Алёшенька? Варя, встань с другой стороны. Чуть назад. Положи руку на спинку. Сверху. Не так, а вот так. Сергей Кузьмич, вы довольны?

– Вы меня совсем оттеснили… – пролепетала маменька.

– Напротив, – очаровательно улыбнулась Ольга. – Не оттеснили, а оттенили!

Все манипуляции были проделаны с хирургической точностью и быстротой. В центре картины теперь оказались мы с Ольгой: я монументальный в кресле-каталке – олицетворение подвига, мужества; рядом Оленька – сама нежность. Может быть, даже чересчур горячая нежность для пары «брат и сестра». С первого взгляда можно было сказать про нас: эти двое здесь главные. И ещё: они любят друг друга.

А маменька была буквально задвинута в тёмный угол.

Вы помните, как в день Вариного приезда Ольга не снисходила даже взглянуть на меня? Твёрдо шла в маменькином фарватере. И вдруг – крутой разворот: танец со мной (с моим креслом), теперь голова у меня на плече… Сработала всё-таки моя тактика? Теперь-то катализаторов целых два, то есть две: Варька, Машка…

– Чýдно, ваше сиятельство! – говорил мне художник, выглядывая из-за холста. – Пожалуйста, удержите это мечтательное выражение на лице: горделивость, надменность…

Удержать выражение гордости было нетрудно: я себя чувствовал королём.

* * *

Я рассказывал, как после папенькиной кончины, при лунном свете, внезапно себя ощутил хозяином территории. Постель, ширма с райскими птицами, книги в шкафу, моё кресло, паркет под колёсами – всё теперь принадлежало мне.

За прошедшие месяцы я погрузился глубже. Мой мир полностью ограничился декорацией. Мне больше не было тесно. Наоборот: вечером, засыпая, я чувствовал, что дом огромен, он полон смысла, полон историй, они неслышно текут и шепчут, ждут меня на страницах завтрашнего сценария. Ощущение было как в раннем детстве в дедушкиной квартире. Вот моя комната – знакомая до последней царапинки на обоях, нагретая моим дыханием, безопасная. Коридор – уже пограничная территория, холодноватая и немного тревожная. Где-то дальше другие комнаты – неизведанная страна… А уж за окнами и подавно – космическая пустыня. Что там? Какое столетие? Есть ли что-то вообще? Даже думать не стоило.

Я привык, что меня называют «граф», «ваше сиятельство», выполняют любые мои приказания и поручения, носят меня на руках – в том числе и буквально… Поначалу мне было тесно и неудобно в коляске, но через полгода я наконец-то понял – и не умом, а всем телом: это царский престол. Он и не должен быть слишком удобным.

Все вокруг могли как угодно шнырять и болтаться, а я сохранял царственное равновесие. Стоило мне положить руки на подлокотники и приподнять подбородок, как мой любимый новый сюртук (тёмно-красный) превращался в парчовую мантию, а моя золотистая шевелюра – в корону.

Я чувствовал, что сижу на престоле, когда Маврикий зачитывал мне меню: я отклонял шмур-братен и арбузный цукат, утверждал заливное из молодых голубей и мороженое с померанцевым цветом… Помните, как в самый первый вечер я чуть не упал в коридоре третьего этажа, перед дверью озвучки? Теперь что-что, а голодные обмороки точно мне не грозили.