Тебя все ждут

Оленька сделала шаг в противоположную от Дуняши сторону. (Дуняша вошла в дверь, которая была ближе к моей половине дома, к прихожей и к несуществующим лестницам; Оленька передвинулась к той двери, которая вела в гостиные и на женскую половину.)

– Проси, – сказал я.

Дуняша исчезла, и сразу же на её месте возникла маленькая фигурка.

Секунд пять Ольга с Машкой смотрели друг на друга, как дуэлянты. Оленька повернулась и вышла.

16

Машка быстро, почти бегом, пересекла полутёмную залу.

– Я вошла чёрным ходом, – полунасмешливо-полуобиженно сказала она. – Видишь, как я пекусь о твоей репутации?

Свет свечей вообще льстит: в полумраке Машка выглядела почти так же, как во времена нашей юности, в Брюсовом переулке. Я почувствовал гордость, что эта маленькая красотка когда-то была моей.

– Я слышала о вашей ссоре с князем Иоанном. – Она притворилась, что пришла почти ночью, тайно, чтобы вести деловые беседы. – Я могу вас примирить.

– Каким образом?

– У меня есть возможности.

– Благодарю, Мари. Это не нужно.

– Мы так сблизились со всем вашим семейством, что… Я думала, ты не сочтёшь моё участие неуместным. Видимо, я ошиблась.

Я держал паузу. Одно и то же правило действует и на сцене, и в жизни: тот, кто демонстрирует заинтересованность, кто догоняет, кто требует или просит, теряет очки. Кто уклоняется, тот очки набирает.

– Алёша! – Она рванулась в атаку. – Ты помнишь Опалиху, 1813 год? Когда у тебя была ещё не эта коляска, а тот рыдван? Помнишь, как я ухаживала за тобой?

– Да, много воды утекло…

– Алёшенька, ты не можешь вообразить, какие успехи делает современная медицина! Я хорошо знакома с доктором Хаммерстайном. Я ему рассказывала о твоей ране. Он полагает, что есть надежда, ты можешь выздороветь совершенно!

– Как он может что бы то ни было полагать, в глаза меня не видав?

– Он был лейб-медиком английской королевы!

– Насколько помню, в Англии больше ста лет – короли. Впрочем, у королей обычно бывают и королевы…

– Алёша, ты сам говорил, что мне жизнью обязан. Так ли?

Машка всегда была такая быстрая и горячая, что с ней я казался себе неповоротливым увальнем; мне мерещилось, будто бы у меня большие нелепые руки и весь я гораздо больше, чем на самом деле, почти великан…

– Ну же! Да или нет?

– Когда-то – да, говорил…

– Стало быть, ты принадлежишь мне как собственность! Ты должен ехать со мной.

– Куда ехать?

– В Европу. К лучшим врачам. Ты не должен сдаваться!

– Вот опять ты диктуешь мне, чтó я должен…

Бывает, что реплика попадает в десятку. Это нельзя запланировать и нельзя повторить. Но, думаю, с каждым актёром такое хотя бы несколько раз случалось: ты произносишь фразу – и вдруг в зрительном зале настаёт полная тишина. Когда я сказал «ты опять диктуешь мне, что я должен», я неосознанно подложил все мои давно забытые – и ожившие теперь – обиды на настоящую Машку; обиды, из-за которых мы разошлись в прошлой жизни. И не успел я договорить «ты диктуешь мне», как почувствовал очень сильное изменение в ней.

Она ухватилась за эту эмоцию и взвинтила на максимум:

– Отчего мы не вместе?!

А эта фраза, в свою очередь, точно «попала в меня»: теперь уже я внутренне пошатнулся. И правда, подумалось мне. Почему мы не вместе? А может, бросить всё и рвануть?..

– Мари, я должен быть здесь, – неуверенно сказал я.

– Я вижу, что ты живёшь самоотвержением, ты живёшь для семьи, и поверь, я тобою искренно восхищаюсь, но…

Стоп, подумал я. Не сходи с ума, парень. Куда рвануть? В Вену? Нету никакой Вены. Это роль, она идёт по сценарию. Дай ей спеть лебединую песню и отпусти.

– Маша, я не принимаю твоих похвал, напротив, я беспрестанно себя упрекаю. Но послушай, это совсем неинтересный разговор…

– У тебя может быть собственная семья.

– Нет.

– Почему?!

– Потому что у меня никогда не будет детей.

– Не говори так! Ты не можешь знать этого! Никто не знает! Доктор Хаммерстайн…

– Оставь, Маша. Время упущено. Уже ничто не поможет.

– Фу, фу, фу! Ты кряхтишь как старик! Посмотри на себя!

– Ты права. Я давно себя чувствую стариком.

– Вздор, глупости! Мы поедем на воды, в горы, в Швейцарию…

– Машенька, какие воды? Я считаю копейки…

– А у меня миллионы! Миллионы, которых мне некуда деть!

– Ну, это ещё недостаточная причина.

– Как ты смеешь отказывать мне, Орлов? – подбоченилась Машка.

Эта реплика тоже «в меня попала», но иначе, чем предыдущая. Когда близко знакомая женщина называет тебя по фамилии, это звучит как приглашение к сексу. Как будто тебя берут за грудки и отодвигают на расстояние вытянутой руки, чтобы следующим движением прижать к себе.

– Я тебя покупаю! Беру тебя приступом. Ты от меня не отделаешься, так и знай.

– «Волосы надо поправить», – вдруг прозвучало у меня в ухе. Я немного опешил. Машка действительно была немного растрёпанная, но… – «Поправьте волосы».

Я должен так сказать Машке? Не может быть, я называю её на «ты»… Или я сам, своей рукой, должен поправить ей волосы? И что потом?

– Поправь… волосы, – сказал я с запинкой, всё-таки не решившись дотронуться до неё.

– Нет, Алексей, это я вам говорю, – спохватился кондуктор, – вы ваши волосы расправьте, пожалуйста, рукой со лба… Извините…