Третья часть
1
259-я, что называется, выстрелила. Вот только пока не знаю куда. Не исключено, что мне в ногу.
Эта серия, первая в новом сезоне, уже собрала больше просмотров, чем любая из предыдущих: больше, чем «Завещание старого графа», больше, чем «Тронная речь», даже больше, чем новогодняя серия. 259-ю посмотрел один мой знакомый, который лет пять не включал Первую кнопку, и другой мой знакомый, который давным-давно выкинул телевизор. Ирония в том, что даже через все свои VPN’ы они не увидели ничего, что подтвердило бы слухи.
Единственное, что отличает 259-ю от большинства предыдущих (и хотя бы в этом смысле я рад, что она стала «мемной»), – яркая и насыщенная картинка вечернего бала.
Чертог сиял. Осунувшиеся массовщики сияли тоже: всё лето они просидели каждый в своей норе, даже ток-шоу снимались без зрителей, – а тут мы вызвали больше ста человек, всем оформили пропуска для проезда: многие в первый раз за много недель выбрались на свежий воздух… Вот кто совсем не сиял, так это пожарные Телецентра: мы зажгли в павильоне четыреста с лишним живых свечей. Пир во время чумы.
Мне искренне жаль, что зрители не увидели то событие, ради которого, собственно, всё и было затеяно, – встречу прекрасного принца с принцессой, воссоединение Шаха и Оленьки. Во всех концах бальной залы, в обеих гостиных, в ломберной и диванной только и разговоров было, что про Тегеран и Тебриз, про триста наложниц и про сдачу Шуши. Я выписал одного очень известного в прошлом актёра – между прочим, народного артиста СССР – ради единственной фразы, моей любимой: «Им клянутся, на него зовут, как на стерлядь»[20]
. Никому из резидентов я эту реплику не доверил: маменька вставила бы отсебятину, для Ольги было бы неорганично по роли, А. вообще зажевал бы…В этот вечер, как никогда прежде, обозначился странный эффект: постоянные резиденты «Дома Орловых» выделялись на общем массовочном фоне. В них появилась некая отвлечённость, прозрачность, словно сквозь них стали просвечивать аристократические персонажи 1800-х (точнее, 1830-х) годов.
Я читал, что у космонавтов, которые долго пробыли на орбите, истончается кожа, ступни становятся нежные, как у младенца: вернувшись на Землю, космонавт какое-то время не может ходить, даже не может стоять, ему больно…
Резиденты (все, кроме А.) могли возвращаться с «орбиты» каждую ночь. Но, похоже, часы, дни, недели и месяцы, проведённые в девятнадцатом веке, копились, как пресловутая радиация. И постаревшая маменька, и похудевшая Ольга, и даже величественный Ферапонт, – все они даже двигались чуть иначе, чем персонажи массовки: медленнее, плавнее, как будто запаздывая на пару кадров.
Между тем разговоры журчали, танцоры кружились, раскочегаривался оркестр, – и на девятой минуте эфира в залу вошёл Шах-Даши. Все ахнули (я ручаюсь, что непритворно). Шах – вернее, его наряд – представлял собой настоящий шедевр прикладного искусства. Наш художник считал, что любые, самые смелые колористические решения можно найти в живой природе. В данном случае, как он мне объяснил, была позаимствована расцветка фазана
Словом, Шах был шикарен.
– Ну, здравствуйте, воин великий, – приветствовал его А., с неприязнью глядя на это фазанье великолепие. – Наслышаны о ваших подвигах. Как прикажете вас теперь величать: графом или шахин…
Он не успел договорить «шахиншахом»: Костя Красовский вытащил из-за пазухи, и встряхнув, развернул транспарант «********![21]
»Не зная, на какие камеры ориентироваться, он стал поворачиваться вокруг своей оси и скандировать то, что было написано на плакате. Затем начал расхаживать взад и вперёд, держа плакат перед собой и пытаясь перекричать оркестр: «Путин – ***! ********![22]
Свободу политзаключённым!»Массовщики, к которым он приближался, реагировали по-разному. Пожилые шарахались. Кто-то из молодых поднял кулак – непонятно было, искренне, в знак солидарности, или в насмешку. Танцующие остановились, но несколько пар продолжали вальсировать.