Teen Spirit

Первый поезд я пропустил — народу много. Другие ожидавшие постарались втиснуться любой ценой. Я за ними наблюдал. Только я да бомж не стали забиваться в переполненный вагон. Я видел, как они стоят впритирочку с постными лицами, того гляди заснут, покорные, со всем смирившиеся. Не замечая никого вокруг, каждый порывался ухватиться за свободный участок общего поручня. Не знаю, можно ли считать психическим сдвигом мое нежелание оказаться в этом вагоне.

Я пропустил второй поезд, менее набитый, но все-таки. Я сидел себе спокойненько на красном стуле и вдруг отчетливо вспомнил, как однажды мой поезд застрял в тоннеле: что-то произошло с электричеством, тогда-то у меня и случился впервые приступ стремопатии. Ты заперт под землей, закупорен в металлической камере, затравлен взглядами, сделать ничего не можешь, остается только терпеть и ждать. Сейчас начнем задыхаться, страшные картины наезжают одна на другую. Убивает беспомощность, невозможность бежать. Так вот все и началось, с панического страха в метро. Потом я несся как очумелый, пока не выбрался на воздух. Я сам не понимал, что это было. А потом потихоньку пошло-поехало, депресня и полный облом. Я потерял два года жизни.

Некоторое время я сидел на платформе. Клошар заснул под треск своих наушников. Я смотрел, как люди ждут, садятся в поезд, выходят, направляются на улицу. Нет, мне с ними не по пути.

* * *

Перед тем как идти на ужин, я промаялся целый день. Мои единственные кроссовки омерзительно скрипели, рубашки и джемпера были либо в пятнах, либо прожжены сигаретами, либо просто рвань. Я смурнел и возбухал. Сандра словно бы и не слышала, как я бухчу, чертыхаюсь, швыряю обувь через всю прихожую, хлопаю дверцами шкафа и распинаю себя перед зеркалом: «Чтоб тебе провалиться, старый хрен, с твоей дерьмовой рожей». Она невозмутимо сидела на диване с пультом от телевизора в руках. Готовила статью о фильмах Расса Мейера[10]. Мне бы этим воспользоваться, сесть с ней рядышком, пересмотреть милые старые ленты. За этим приятным занятием провести день. Но я решил его испоганить. Меня раздражало, что она не принимает во мне никакого участия, не пытается меня успокоить, ободрить; пусть бы обругала, но хоть как-то отреагировала. В конце концов я встал перед ней, уткнувшись носом в оконное стекло, и, заложив руки за спину, произнес:

— К черту, я никуда не иду.

— Кончай страдать фигней, нечего тут спектакли устраивать. Напоминаю тебе: ты работаешь.

— He в этом дело… У меня все-таки есть самолюбие. Я похож на старого оборванца.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я одолжу тебе бабок на покупку одежды?

В глубине души именно на это я и рассчитывал. Но она уже погнала волну.

— Я тебе не мамочка, так и запомни. Тринадцать лет не тебе, а ей, и заботиться надо о ней, а тебе уже тридцать, и ты мне осточертел. Что у тебя на уме? Хочешь трахнуть ее мать, да? Говоришь себе: девчонка еще недостаточно нахлебалась, надо бы еще матери вставить? А ты не видишь, что я занята? Тебя это раздражает, да? Ты тут вселился, тебя устраивает, что за жилье плачу я, так дай же мне спокойно работать. Что ты вообще своей башкой думаешь?

Ее гнев, повышенный тон подействовали на меня успокаивающе. Я оделся во все черное, заклеил подметку на кроссовках и решил, что выгляжу вполне сносно.

* * *

На ужин я отправился пешком. По дороге мне встретился пацан на роликах с розовыми мигающими колесами. В стиле диско. А еще негр на велосипеде, в огромной шляпе и с каким-то диковинным инструментом за спиной; поравнявшись со мной, он спросил, как добраться до Восточного вокзала. Я объяснил. К ботинкам его были аккуратно привязаны веревочками картонные подметки, он говорил мелодичным, хорошо поставленным голосом. Выслушав меня, он поблагодарил и, стоя на педалях, отправился в направлении, противоположном указанному.

Холодок на улице был даже приятен — бодрил.

Оказавшись в семнадцатом округе, я стиснул зубы. Не любил я его.

Ближе к их дому стали попадаться проститутки. Вдоль всего тротуара. Юные, красивые, нарядные. Они стояли всего в нескольких метрах друг от друга, но между собой не разговаривали. В этом чувствовался какой-то сюр. Обычно, видя проституток, я проклинаю свою застенчивость и бедность, так как не могу пригласить их со мной пройтись. А тут — ничего подобного. Они стояли манящие, соблазнительные и все такое, но что-то в них было не то — мутантки какие-то, они не столько вызывали желание, сколько леденили кровь. Пройдя еще несколько метров, я понял, в чем дело: размалеванные или вовсе без макияжа, разные, все они были приблизительно одних лет с Нанси.

Меня удручило неожиданное вторжение морали в мою сексуальную жизнь. Неужели оттого, что у меня появилась дочь, я теперь превращусь в тухлого засупоненного старичка, убивающего радость вокруг себя?

Я сделал над собой усилие, присмотрелся к их ногам, улыбкам, позам, подумал, что они такие доступные и стоят здесь специально для «этого». Но ни фига: кроме раздражения, что они такие юные, я ничего не ощутил.