Правда, было там все-таки две-три, с которыми, если очень постараться, я бы, наверное, смог.
Просторный подъезд весь в зеркалах, чтобы добропорядочные люди могли оглядеть себя с головы до пят, прежде чем показаться обществу. Мне это дико не понравилось. «Да кем она вообще себя воображает, что живет в таком хаусе?» Каморка консьержки, никаких почтовых ящиков, лифт по последней моде. Каждая кафелинка на полу кричала мне о моем ничтожестве.
Дальше, в квартире то есть, мне еще похужело. Меня раздражало здесь все. От прихожей до гостиной, от низенького столика до любой побрякушки, от самого запаха этой квартиры до печеньиц к аперитиву. Каждая вещь неприкрыто заявляла о своей цене — бешеной, шокирующей, подавляющей. Алиса вела себя как все снобки — будто ничего особенного не происходит, будто не сомневалась, что типы вроде меня чувствуют себя среди роскоши как рыба в воде. Ее бы в полночь на улицу Мира; хотел бы я видеть, как она там покупает сигареты; а я б стоял и смотрел на нее таким же взглядом, как у нее сейчас: «Тебя что-то смущает? Не понимаю, это же так… естественно».
Нанси вышла из своей комнаты уже в пижаме: голубой плюш делал ее похожей на какого-то крезанутого медвежонка. Показала мне свои рисунки — кошек. Если честно, я понятия не имел, как тут реагировать; ну, промямлил что-то. Потом она уселась перед телевизором. Я испугался, что разочаровал ее, что она сочла меня старым занудой. Но позже понял: ей было важно только одно — что я пришел. И десяти дней не прошло, как я узнал о ее существовании, и вот я уже тут. Она была счастлива, она была бесконечно благодарна мне и больше ничего не требовала. А скажу я что-нибудь про рисунок или нет — ей по барабану.
Я присел на краешек дивана: не приведи бог уронить на него пепел или там капнуть чем-нибудь. Я с усилием сглатывал слюну, до того у меня горло сдавило. От злости, презрения и тоски.
Потом заглянул в детскую — феерическую, иначе не скажешь. Единственная нормальная комната в квартире, хотя и оклеенная всякими диснеевскими фишками. Все остальное — тухлая ботва, прущая наружу мания величия, фасад, скрывающий пустоту и посредственность. Чтоб так обставить фатеру, надо точно королевой себя возомнить.
Нанси пожелала станцевать нам под Бритни Спирс. Когда она полезла за диском, я смолчал. Мне совсем не хотелось ее одергивать. Такое происходило со мной впервые за очень много лет, приблизительно с ее возраста. Всех остальных людей, которых я встречал, меня всегда подмывало отвести в сторонку и объяснить им в открытую, что они занимаются фигней и только притворяются, будто этого не замечают, и что лучше бы они перестали пудрить мозги себе и другим.
Когда она начала танцевать, у меня перехватило дыхание. Я ожидал чего-нибудь вроде номера из летнего лагеря для детей, когда их выряжают маргаритками, Робин Гудами или дьяволятами. Я, разумеется, не помню в точности, что там исполнялось, но общее впечатление осталось. Я думал, Нанси будет кружиться на пальчиках и подпрыгивать, взмахивая руками. Она же вдруг превратилась в маленькую опытную шлюху, и Алиса равнодушно за этим наблюдала. Девочка крутила попой, посылала воздушные поцелуи, опускалась, вихляя бедрами, и томно выпрямлялась. Я остолбенел. Когда она закончила, мать ей вяло поаплодировала. Мамаша, судя по всему, демонический аспект этой сцены попросту не словила. По мне, наверное, было заметно, как я шокирован, потому что Нанси залилась счастливым смехом:
— Кажется, папе мои танцы не по вкусу!
Она минуточку постояла, оценила эффект, произведенный словом «папа», порадовалась про себя, что вовремя догадалась его вставить, и удалилась слушать Бритни Спирс в свою комнату, откуда донесся чудовищный грохот. Видимо, она отрабатывала новые па. Алиса флегматично прокомментировала:
— У нее неплохо получается, скажи?
Я протянул:
— А она не маловата для таких танцев?
Алиса усмехнулась мне в лицо:
— Ты, оказывается, изменился. Я и не знала, что ты такой ревнитель нравственности. Если «папе» вздумается и впредь видеться со своей дочуркой, придется ему спуститься на землю, потому что девочка чертовски продвинута и развязна…
Я собрался с духом, решил повернуться лицом к молодежи, ее сегодняшним нравам, осовремениться:
— Ты хочешь сказать, что она уже…
— Ну нет, до этого еще не дошло.
— Тогда я правильно сказал: она еще мала для таких танцев.
— Она подражает тому, что видит по телевизору.
— Надеюсь, у вас нет эротических каналов?
— Я забыла, что ты чудак.
Алиса забрала волосы в пучок и закрепила их на затылке шариковой ручкой. Она действовала мне на нервы, в ее тоне слышались жалость и снисходительность, будто я какой-нибудь дебил-садовник, а она из милости готова меня нанять. Я спросил:
— Чего-то я запамятовал: я тебя в зад трахал?
Вместо того чтобы ответить «я тоже не помню» и закрыть тему, Алиса изобразила суперобиду. Поразительно: она от меня дочь тринадцать лет скрывала, а я, видите ли, даже пошутить не имею права.