«Абсолютное условие любви — это открытость; в идеале — взаимная, но порой — открытость со стороны одного любящего человека. Открыться — значит стать уязвимым, — писал Антоний Сурожский. — У человека есть способность быть раненым в сердце и не отвечать ни горечью, ни ненавистью; простить, принять, потому что ты веришь, что жестокость, измена, непонимание, неправда — вещи приходящие, а человек пребывает вовеки. И умение пронести эту готовность верить до конца и любить ценой своей жизни для того, чтобы не только ты, но и другой выросли в полную меру своих возможностей — это подвиг».
Подлинная любовь и признательность детей, даже самых что ни на есть родных, вообще штука редкая. Это надо, как ни грустно, признать. Только тогда мы сможем хотя бы в рамках Терапевтического сообщества сформулировать реальные планы и цели, а не растравливать душу необоснованными ожиданиями.
Но и без любви нельзя.
Для заживления ран, нанесенных душе ребенка, необходимо средство, проникающее именно в душу, заставляющее ощутить новую реальность, свободу, собственную бесконечную важность для кого-то еще, то есть средство, по эффективности воздействия равное чуду.
Из воспоминаний 20-летней девушки:
«С раннего детства меня не покидало ощущение собственной малости и страха перед окружающим миром. Люди воспринимались равнодушно, как часть пейзажа. Даже родители. Я их не чувствовала. Они меня любили, но как-то по-своему, без проникновения. Накормить, одеть — тут они были очень внимательны. Но я, видимо, хотела другого — душевного контакта. А тогда я ничего не могла понять — просто ощущала недостачу чего-то важного, теплого.
У меня был случай, когда я жалела маму. Я запомнила это ощущение именно потому, что оно было непривычным. Обычно, хватало формального изображения любви — правильных слов, правильных поступков. Люди не знают ничего большего. А больше — "Это уже не прилично", — как говорят мои родители, — "И вообще, что люди подумают?" Это они не говорят, это они так дышат».
В нашей культуре как-то не принято обсуждать с детьми этот самый важный предмет. И тогда дети начинают считать, что с родителями говорить об этом стыдно, а надо только со сверстниками во дворе.
Человеческая личность так устроена, что обязательно должна найти некий выход для стихийных страстей, поднимающихся из недр бессознательного. Но для этого выхода нужен образ, и лучше, если его дадут родители.
Из разговора с десятиклассником в Китеже:
— Что такое, по-твоему, любовь?
— За время жизни в Китеже слышал много версий. Недавно разговаривал с Шуриком и теперь думаю, что любовь — это когда благостно все. Когда ты спокоен, душа удовлетворена. Нет, когда душе есть к чему стремиться. Когда идеал досягаем… Или нет… Не знаю. Любовь — это любовь. Душа нашла идеал, и она к нему стремится. Если я даже что-то выдумываю, я выдумываю с собой реальным, не рыцаря в доспехах, а себя нынешнего.
Случай из жизни
Ко мне в дом на очередной «разбор полетов» пришли три наших молодых учительницы: Женя Р., Маша П. и Маша К. Святослава было не с кем оставить, и он просто сидел рядом и слушал, как мы обсуждаем психологические проблемы наших детей, придумываем способы воздействия, игровые ситуации. На него особого внимания не обращали; он спокойно слушал, иногда перемещался между нами, залезал ко мне на колени, листал книжки. А потом, когда совещание закончилось, Святослав подошел ко мне и прошептал на ухо:
— Я люблю всех трех.
Кого? — не понял я.
— Девочек — вот этих — всех трех.
В этом сообщении закодирован вопрос: «Я переживаю сильное чувство, оно распирает меня изнутри, требуя выхода. Но, папа, хорошо ли это и что мне с этим делать?» Собственно, и слово «люблю» он употребил наобум, так как не мог подобрать другого.
— Ну и скажи им об этом, — предложил я, демонстрируя мужскую солидарность и серьезное отношение к его признанию.
Светик весь изнутри словно засветился, таким соблазнительно простым оказался выход из затруднения, но, подумав, покачал отрицательно головой.
— Стесняешься? — спросил я.
— Да.
— А ты подойди к каждой и скажи ей на ухо.
Я до сих пор не уверен, что именно это слово подходит для описания подобных светлых переживаний. Но как еще можно было назвать это чувство — «приятие», «безопасная привязанность»?
Сын поколебался немного, но потом неспешно и основательно сделал так, как я советовал. Интересно было смотреть на то, как менялись лица девушек. Они тоже не очень понимали, что делать в такой ситуации. В нашем коллективном опыте нет предписаний, как реагировать на искреннее объяснение в любви со стороны пятилетнего мальчишки. Впрочем, оказалось, достаточно просто поблагодарить и чмокнуть в щечку.