Техника игры в блинчики

На французский она переводила легко, практически без запинок, но если разобраться, текст был весьма странный по нынешним временам, хотя и абсолютно в стиле Олега. Ни войны, ни политики, но зато много вкусной экзотики. Марки бренди "Дон Пелайо" и "Великий герцог Альба", бочки из-под хереса, оценка вкусовых качеств и сахаристости испанского винограда… Множество подробностей и сочных деталей, и музыка жизни, звучащая то яростно, как мелодия фламенко, то под сурдинку, как отзвук далекой серенады в тиши летней ночи. Поэтично, терпко и жарко, и попробуй догадаться, что в Испании сейчас не "тишь да гладь, да божья благодать", а война, мор и глад!

"А ведь он стал хорошо писать, — неожиданно сообразил Виктор. — Просто замечательно…"

Даже через перевод до Виктора долетало "дыхание" исходного текста. И текст этот был отнюдь не так прост, как могло показаться при беглом, невнимательном прочтении. Нетривиальный это был текст, одним словом. Но, если так, вырисовывалась определенная закономерность.

"Любопытный казус…"

Он плеснул себе коньяку — совсем чуть-чуть, скорее, для аромата, чем для выпивки — и, закурив, снова отошел к окну. На парк и подъездную аллею медленно продолжал падать снег, а у камина уютно "обменивались впечатлениями" женщины. Обсуждали статью Олега, подзаголовок-то у неё: "Очерки новейшей истории нравов", но и Виктор, по сути, думал о том же, хотя и в несколько ином контексте.

В прошлой жизни никто из них троих — ни он, ни Цыц, ни, тем более, "физик" — Степан — ничего подобного не делали, и делать не предполагали. Да и с чего бы, коли ни таланта, ни желания? И сам Виктор, кроме юношеских стихов, если что и писал, так это научную прозу, имея в виду диссертацию и прочую дребедень, вроде заявлений в суд и милицию или писем контрагентам с тщательно завуалированными намеками на разные "стремные" обстоятельства, могущие приключиться, если "оплата не будет произведена в срок и в полном объеме…" Но это там, а здесь, в нынешнем "вчера" все получилось с точностью до наоборот. Все трое, как по команде "забыли", что могут внести неоценимый вклад в развитие мировой психологии, физики или химии, и дружно взялись творить. И, что характерно, недурственно ведь выходит, вот что удивительно.

"Есть в этом что-то… Определенно есть!"

За последние полгода Виктор написал два сценария и три десятка совсем неплохих стихов.

"На сборник, определенно, хватит".

Впрочем, чего мелочиться. Его стихи звучат едва ли не из каждого кабака, где есть граммофон.

"Я популярен… Я, жуть, как популярен!"

Ну, допустим, популярна скорее Татьяна, но поет-то "мадмуазель Виктория" его песни. И чем дальше, тем больше именно его. В "Золушке", как и в "Дуне", других текстов, собственно, и нет.

И ведь не он один ни с того, ни с сего заделался вдруг "инженером человеческих душ". О журналистском даре Степана и говорить нечего, что есть, то есть: талант, как говорится, не пропьешь. Матвеев "давно" писал — уже целый год — и явно (и не без оснований) метил в первые перья столетия. Во всяком случае, по эту сторону океана и "железного занавеса". Но, смотри-ка, и у Олега неожиданно прорезался "слог".

"Это может что-то значить? — спросил себя Виктор, глядя на неспешно падающий рождественский снег. — А черт его знает!"

* * *

Рождество отмечали дважды: на австрийский манер и на германский. Австрийцы и некоторые баварцы, как рассказала им Вильда, устраивают главную рождественскую трапезу — одни называют ее обедом, другие — ужином, накануне, то есть двадцать четвертого. Так что вечером они устроили "альпийскую вечеринку" — скромный ужин при свечах с обязательным по ту сторону границы жареным карпом и картофельным супом. Получилось недурно, вкусно, весело и необременительно для желудка, чего не скажешь о печени — секта выпили три бутылки на троих. Зато потом, когда "газы" ударили по мозгам, полночи играли в снежки и стреляли по пустым бутылкам из коллекционных ружей Баста. А еще потом…