Техника игры в блинчики

"Европейская штучка!"

Две женщины, блондинка и рыжая, — и, разумеется, обе молодые и красивые — сидят, едва не обнявшись, на изящно выгнувшемся диванчике, придвинутом довольно близко к разожженному камину. В камине на дубовых поленьях с тихим уютным потрескиванием танцует пламя, женщины улыбаются, а в руках у них плоские хрустальные бокалы с шампанским.

"Улыбаются… Улы…"

— Я сейчас! — он опрометью выскочил из гостиной и понесся в свою спальню. В голове звучало только одно: "Не меняйте позу, девочки! Только не меняйте позу!"

Дурдом. Именно так. Взлетел по лестнице, повторяя как заведенный эту вполне идиотскую фразу. Ворвался в спальню, схватил "Лейку" брошенную на кровать еще после утренней прогулки. Выскочил обратно в коридор, скатился по лестнице вниз…

— Замрите! — дамы обернулись, а он выхватил из хаоса обрушившихся на него впечатлений две пары огромных глаз — голубые и зеленые — и нажал на спуск. — Есть!

— Что есть? — явно недоумевая, спросила Таня.

— Обложка к новой пластинке, — облегченно улыбнулся Виктор. — Рисовать, разумеется, будет художник, но композиция, настроение… Такое не придумаешь!

— О, да! Виктория рассказывала мне, что вы сумасшедший… — с каждой новой встречей Вильда становилась все более шикарной женщиной. Красивой она родилась — "Что да, то да" — но школа кузины Кисси способна сделать и из болонки львицу.

"Светскую львицу…Или суку, что вернее".

Ведь Вильда скорее волчица, чем мопс… Домашний волк, он все равно волк…

"Закрыли тему!" — приказал он себе, сообразив на какие глупости его вдруг "пробило".

"Тоже мне поэт!" — но с другой стороны, амплуа "нервического психопата" освобождало от излишней опеки военной разведки СССР. Для них Виктор был охарактеризован в том русле, что: человек "не в теме", безобиден, аки агнец, поскольку кроме себя любимого, своих песен и "своей Виктории", ничем больше в жизни не интересуется, хотя и делает вид, что вполне адекватен.

— … вы сумасшедший…

— А я и есть сумасшедший, — сделал страшные глаза Виктор. — Правда, милая?

Очки в очередной раз — как бы сами собой — сползли на кончик носа, и Виктор глянул фирменным взглядом поверх них.

— Истинная правда, — "серьезно" подтвердила Татьяна, в последнее время и сама сходившая с ума от этих его "фокусов". — Мне перекреститься?

— Тебе? — словно бы удивился он, входя в роль "жестокого вампира".

Но тут их только начавшуюся игру прервали — Виктор почувствовал движение тяжелой двери.

"А жаль, — Виктору, и в самом деле, было жаль. — Могло получиться весьма изящно. Вполне в духе времени — Рождество, снег, вампир… Написать, что ли, сценарий?"

— Ваши газеты, герр Поль.

Теперь он оглянулся… Отслеживать все и вся, ни на мгновение не теряя контроля над ситуацией — даже если пьян, влюблен, или умер — становилось второй натурой, точно так же как первой — неожиданно оказался "легкий" и словно бы слепленный из противоречивых киношных образов Раймон Поль — поэт и "настоящий француз".

Итак, он услышал тихий шелест открываемой двери, затем скрипнула половица под осторожной ногой…

— Ваши газеты, герр Поль! — В проеме двери с толстой пачкой газет, выложенной, как принято в приличных домах, на серебряный поднос, стоял Гюнтер — старый слуга семьи Шаунбург.

— Наши газеты! — оживилась Татьяна и, "вспорхнув" с изящного венского канапе, бросилась навстречу Гюнтеру.

— Уф! — сказала она через мгновение. — Они же все немецкие!

— Не страшно! — очень "по-бастовски" успокоила ее тоже поднявшаяся на ноги Вильда. — Я с удовольствием вам переведу.

"С кем переспишь, так и заговоришь… Народная мудрость".

— Было б чего переводить… — последние дни пресса не оправдывала затрат времени и энергии на доставку в "Птичий холм".

Писали о всяких пустяках, но ни из Испании, ни из Праги или Вены никаких важных известий не поступало. И Москва молчала. В прямом и переносном смысле помалкивала: ни официальных заявлений, ни шифровок из ГРУ. Тишина. Покой. Снег…

В Москве, возможно, — и даже, скорее всего — снег лежал давно и надежно. А вот в Испании его — кроме как в горах — днем с огнем не сыщешь. И где-то там, в теплой стране Испании, потерялись, растворившись в тумане неизвестности, Олег, Ольга и Степан, от которых тоже давным-давно — больше месяца — не было известий.

— Ох! — сказала вдруг Вильда, бледнея.

— Что?! — подалась к ней, испуганная этим грудным "Ох" Татьяна.

"Надеюсь, не некролог…" — Виктор посмотрел на пачку сигарет, брошенную на сервировочный столик, но решил не "совершать резких движений".

— Тут его очерк…

"Твою мать!"

— Его?

"А эта-то что? Или подыгрывает?"

— Его!

Ну, кто бы сомневался. Его. Очерк. Баста, стало быть, нашего обожаемого, — очерк. В "Берлинер тагеблатт", очевидно. Свежий, не читаный…

"Опять повезло", — Виктор все-таки подошел к столику, вытряхнул из пачки сигарету, пока дамы, эмоционально переживая момент, разворачивали газету.

— Испанский бренди хорош сам по себе, — прочла едва ли не с придыханием Вильда.