Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

Это очень похоже на процесс с известью, которую надо рафинировать и упрощать до предела, пока шипучий карбид нам все превращает в шампанское, мы его бесконечно и бесконечно гасим. И вот мы получили гашеную известь. Ее нужно до такой степени перегасить, что у нее все зубы выпадут, и она вообще перестанет иметь какой-нибудь вид. Это все называется контекст.

Подход к мозаике в разные времена был разным. Все византийские «преображения», когда меняется версия направления движения, идущая от периферии к центру, – это целое большое событие. Оно в первый раз «взглянуло» на нас в образе скульптуры императора Константина, у которого так «окаменели» глаза, когда из затылка поползли центростремительные силы, до того бывшие в совершенно других позициях.

Такое же преображение появилось и в мозаиках, а именно в принципах деформации. Этот процесс смены ракурсов имеет «подводные движения». В искусстве, как в течении мощной реки, часто меняется фарватер: левый край называется «мастерство», а правый – «имеющий власть». Имеющий власть делать часто начинает оспаривать первенство мастерства. То, чего достигли римляне в пропорциях, ракурсах, трактовках, – все это вдруг начинает куда-то спускаться, уплощаться, превращаться в знаки. Далее все знаковое делается реальным, а то, к чему мы привыкли, становится схематичным. Эту тенденцию можно выстроить и посмотреть, где состоялось ее «полнолуние». Позже все это назвали «византийским плетением», но, по сути, это куда более серьезное событие.

Это можно проиллюстрировать на примере простых вещей. В «Ветхозаветной Троице» в Равенне под столом-престолом первенствует нога, она выходит на передний план и наступает на другие ноги. Такое часто бывает, например, и в «Евхаристии». Это все та же, согласно Аверинцеву, «система пластической борьбы между степенью и превосходной степенью». Продолжение той же темы мы видим в мавзолее Галлы Плачидии – сцены там начинают «отбирать» нечто у архитектуры, они как бы борются с ней, но их борьба носит иной характер, чем, например, у титанов Возрождения.

Эта тема борьбы интересна тем, что живет в неожиданном преображении. Я бы даже сказал, что она рациональна. Цель ее – потеря привычной системы координат. С самого начала это сублимация, с того времени, когда первые христианские сообщества полностью отдалились от самых гуманных, самых пластичных правил Римской империи. Их не привлекали ни развитая юриспруденция, ни социальные пособия, ни пенсии, ни звание ветерана, ни наделы. То есть вся социальная программа, которая была создана для части граждан, ничего не оставляла христианам, и они боролись против всего: «…вы мудры, а мы безумны». Мне кажется, что эта тема раскрывается и в мозаике. По сравнению с «провисанием» предыдущих стилей, преображенность формы расставила принципиально новые акценты, иначе стала представлять пространство.

Применяя эти положения в конкретных примерах мозаичных композиций, стоит придерживаться следующего принципа: если свод криволинейный, то позиции в углах должны быть с полной потерей системы координат, поскольку мы заранее знаем, что они будут ракурсные. Поэтому в своей работе я начинаю все эти позиции поворачивать таким образом, чтобы объемно-пространственное изображение отвечало и первому, и второму, т. е. чтобы оно было и объемно, и подчинялось идее центра, в котором все преображается. Одновременно идет сбивка всех систем координат: там, где изображена гора, все идет вниз по принципу «обратной скобы». Возникает, таким образом, идея метафоры, которая почти что противоположна той цели, которую мы ставим. Вспомним, скажем, как решается подобная пластическая задача в «Разговоре Иова со своими друзьями» – он сам и его ближайшие друзья находятся в одной композиционной точке – и при этом это два полюса; такая схема обладает энергией.

Иногда приходится переделывать уже готовый фрагмент – в том случае, когда тема, которая была бы хороша на стене, совершенно не ложится на архитектуру. Архитектура – это самое главное, и пространственные позиции могут полностью изменить композицию.

Живопись устроена следующим образом: существует некоторый тон, постоянно действующая сила энергии круга, на который накладывается образ. Образ, писанный как часть фризовой композиции, будучи наложенным на энергию кругового движения, сразу преображается, как бы двигаясь одновременно в двух законах. И тогда фон «входит» в волосы и голова делается удобочитаемой, оставаясь при этом абсолютно графичной.

Одной из насущных ныне задач мне представляется необходимость выйти из системы штампов. Для этого надо стремиться прежде всего видеть пластический контекст, тогда вещь будет живой.

Что касается современной палитры мозаичных материалов, предлагаемых рынком скромному, наивному художнику, то, начав пользоваться всеми ими, он сразу попадает в объятия коммерческой смерти, и из этого трудно выйти. Ему надо плюнуть на все эти жирные красивые цвета, питаться корочкой подорожного камня, тем, что под ногами, – и когда он уже натренируется в аскетизме цвета и вещества, он может идти дальше.