Текст

Там у стены были вместе свезены два тела, накрытые одной общей простыней. Женские ноги и мужские волосатые. Доктор приподнял полотно, убедился, позвал.

– Вот. Горюнова Тэ. Ваша.

– А почему? – морг у Ильи кругом поехал. – Почему она тут с кем-то… Это мужчина? Это почему так?!

– Вы про что? А! Ну простыни в стирке, одна всего оставалась. Ей-то ведь без разницы уже. Не голой же оставлять.

– Голой?

– Вы что, первый раз в морге?

Илья сделал шаг.

Составленные вместе, каталки походили на супружескую кровать. Как будто муж с женой спали вместе, накрытые одеялом. Мать всегда спала одна. Кровать у нее была узкая, одноместная. А тут…

– Ну идите, что?

Очкастый откинул угол простыни подальше, чтобы Илье было уже незачем тянуть резину.

Встретились.

Волосы – совсем серые – у нее были собраны в пучок на затылке, и из-за этого голова получалась отвернута немного в сторону. От Ильи – к чужому мужчине. Глаза запали, оставались приоткрыты, поблескивали белой пластмассой. Губы были будто сжаты, в морщинках. Очень постарела. Очень постарела.

От этой мысли – как мать состарилась, а не от той, что умерла, – засвербело в носу, заломило в каких-то неведомых железах, во рту загорчило.

Мужчина, с которым она лежала, оставался покрытым. Выпирал через простыню нос. Можно было член угадать.

– Раздвиньте их! Слышите?! Развезите! Что это за… похабщина?!

– Вы тут не выступайте особо, у нас на эту тему никакого ГОСТа нету, гражданин. В целости? В целости. В сохранности? В сохранности. Будете кричать – полицию вызовем, – сделал ему внушение зав. – Вик, иди постой тут с этим!

– Вы не переживайте, мы разделим их, – с порога защебетала девочка в халатике. – Это, кстати, приличный вполне мужчина, не подумайте, не бомж какой-нибудь. По «скорой» с инсультом приехал. И что глаза там у нее открыты, это мы все в порядочек приведем. Вы только, когда приедете за ней, привозите одежку какую-нибудь получше. У нас тут есть наряд новопреставленного, он от города выдается, но очень казенный. Лучше свою.

– Сейчас разведите, – тихо-упрямо-зло сказал Илья. – Сейчас.

– Ну ладно, что вы… – Девочка Вика присела на корточки, щелкнула стопорами на материнской каталке, отвела ее вбок.

Илья придержал простыню у матери, того мужчину оголил. Высокий лоб, крупный нос, седые волосы на груди. Хмурился. Да пошел ты, старик. Всем мертвецам не угодить.

Между каталками стал проход, Илья зашел в него так, чтобы маме в лицо заглядывать.

Так лучше, ма?

– И если не знаете, как вообще дальше чего, могу вам телефон человека дать, они все на себя берут. Вам сейчас еще с документами столько хлопот будет, лучше все людям поручить. Да, и у нас тут храм свой есть, прямо на территории, если хотите отпевание заказать, например, церковь святой Матроны Московской. Чтобы если по-христиански.

Мам, привет. Я приехал. Как мы так с тобой разминулись. Очень вкусный суп, от души.

– Там, кстати, вещи ее личные лежат у нас, мы ничего не трогали. Мобильник только звонил, мы всегда выключаем, чтобы работать не мешало. Но все на месте, можете проверить. Расписаться нужно будет, потом распишетесь тогда? Там несколько бумаг, какие-то сейчас, какие-то, когда будете забирать.

Ма, я пока не могу тебя похоронить, я тут, не успел выйти, опять попал в переплет. Ты ведь не обижаешься на меня на самом деле за то, что я к тебе не сразу?

Она не была похожа на спящую, не была похожа на восковую куклу, ни на что из известного Илье не была похожа. Она была мертвой, она ничего ему ответить не могла.

Прости. Я тебе раньше этого не говорил, потому что не понимал. Потому что считал, что это я встрял во всей этой истории, что я – жертва. А не ты. Прости, что на полгода опоздал к тебе. Что навсегда.

Я все делаю, чтобы тебя отсюда… Но не домой же прямо сейчас, понимаешь?

– Ну, пойдемте? Документы заполним, – позвала девочка.

И тут эта ситуация еще, ма. Я вроде гребу, но куда выгребу, непонятно. Ничего серьезного, потом как-нибудь расскажу, не волнуйся.

– Аудиенция окончена, – строго сказала очкастый, гнида. – Выдадим – налюбуетесь.

И накрыл ей лицо простыней. Матери это будто не касалось.

– Вот карточка агентства, – вручила ему на выходе картонку девчонка. – Погодите, сейчас я за личными вещами схожу. Можете в печальном помещении подождать, там сейчас пусто.

Илья подчинился и сидел на скамье в печальном помещении, глядел в линолеумный пол. Тоска копилась, неразрешенная, бередила. Отвернувшаяся от него мать перед глазами маячила.

В коридоре шаркали по ушам люди, шкурили наждаком нервы. Оболочка, говорил Илья себе. Это просто оболочка, упаковка. Голова вбок завалилась – не у мамы. Там матери нет. Это пустой смятый пакет из-под молока в мусорке.

– Ну прости пожалуйста.

И тут тренькнуло. В кармане. Телефон хазинский. Проклюнулся кто-то через скорлупу. Достал, ввел пароль. Сообщение.

– Что там с Ниной? Мама.

Илья моргнул.

– Она не отвечает, – отозвался он.

– Она в больнице. Она тебе не сказала?

– Нет.

– Хоть ей-то ты мог бы позвонить!

Илья потер лоб, убрал телефон. Мог бы. В больнице? Нина?

Потом. Не сейчас.