Текущий момент

Новый года в нашей скромной обители был почти незаметен. Елку мы не наряжали. Бабушка приносила несколько еловых веток, ставила их в большую напольную вазу, вешала на них три красных шарика и на прищепке – древнюю фигурку Деда Мороза (Снегурочку я разбила еще в первом классе). Эта ваза стояла в моей комнате у окна. В новогоднюю ночь, когда я засыпала, бабушка оставляла мне подарок на полу у вазы и непременно вешала на зеленые еловые ветки несколько шоколадных конфет на ниточке. Утром я забирала свой подарок и оставляла что-то для нее: в детстве это были в основном рисунки или открытки. На этот Новый год я поднакопила денег и купила ей банку растворимого кофе, который она любила и коробку конфет “Птичье молоко”.

Бабуля была растрогана. Она почти никогда не проявляла эмоций, – про таких, как она говорят “эмоционально скупая”. Утро первого дня наступившего года стало исключением из ее правил во многом.

Во-первых, она так сильно обняла и поцеловала меня, словно это был последний Новый год в ее жизни. Мы долго сидели молча, крепко обняв друг друга, и ощущая, что в этом огромном мире никому, кроме друг у друга, мы не нужны.

Во-вторых, она подарила мне шелковый шарф нереального цвета: этот цвет напоминал мне небо перед грозой. Шарф был совершенен не потому что был из натурального невесомого шелка, и не потому, что завораживал своим загадочным оттенком. Он был совершенен по одной-единственной причине: шарф принадлежал моей маме. Я никогда не спрашивала о маме. И о том, что случилось. Бабушка запрещала мне задавать вопросы. Однако нынешний день стал исключением из многих бабушкиных правил.

В-третьих, накинув на меня шарф, она заплакала. Я никогда не видела бабушку со слезами на глазах. Никогда. Это было впервые.

В-четвертых. Возможно, прочитав в моих глазах все вопросы и просьбы, скопившиеся за мои семнадцать лет, она произнесла тихо:

– Твоя мама была беспечной, но очень доброй девочкой. Она любила веселиться и думала лишь о той минуте, в которой жила. Ее убили. В том пустыре, на месте которого сейчас стоит этот новый дом напротив. В тот день пошёл первый снег и пустырь был идеально белым. Твою маму припорошило снегом, поэтому её нашли не сразу. Тебе было полгода. Мы так и не узнали, что произошло на самом деле и кто ее погубил. Дело осталось нераскрытым.

Бабушка тяжело вздохнула. И, поцеловав меня в макушку, продолжила:

– Дедушка умер через год. Я не могу с этим смириться! И даже сейчас, спустя много лет, я смотрю в окна на этот красивый дом напротив, а вижу запорошенный первым снегом пустырь и слышу громкий вой твоего деда.

Посмотрев в мои глаза, она крепко меня обняла и, словно предугадав мой вопрос, добавила:

– Я не знаю, кто твой папа, детка! Твоя мама не раскрыла нам этот секрет, она говорила, что ребёнок для неё – это важно, а кто отец – значения не имеет. Она и назвала тебя Дарина потому, что считала, что ты – дар.

Бабушка снова обняла меня. А я тихонько прошептала: “Кристина”. Бабушка никогда не произносила это имя вслух, видимо ей было невыносимо больно его произносить. Я же часто шептала три слога, соединенные в красивое имя: Крис-ти-на, но никогда не проговаривала их громко из-за бабули. “Крис-ти-на. Наверное, я назову так свою дочь”. Бабушка встала и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Это означало одно: тема закрыта.

4

Видимо, он был художником. А может быть – Она? Кто-то из них нарисовал Деда Мороза и Снегурочку с зайцем красками на третьем окне. Это было красиво! Но елка в коробочках меня расстраивала. Я надеялась, что они передумают и ближе к празднику разукрасят елку так, как этого хотела бы я. Однако и в последний день уходящего года все осталось без изменений.

После разговора с бабушкой, я подошла к окну и навела бинокль на интересующие меня окна. На этот раз мне повезло. Они стояли у елки: Она в ярко-красном халате, он – в неприметной футболка и домашних штанах в клеточку. Одну за одной они открывали коробочки, висевшие на елке. Он – зелёными ленточками, Она – с синими. Оказывается, в каждой из них находились подарки друг для друга. Вот глупая я! Это же так трогательно и необычно!

Они обнимались и целовали друг друга после каждой открытой коробочки. Так мило! Я изменила своё мнение по поводу елки: их елка была самой совершенной из всех возможных. Огоньки с мишурой и звезда на верхушке теперь казались мне банальщиной.

Затем они переместились на кухню, где завтракали. Она сидела у него на коленях и кормила его маленькими бутербродами и, если я не ошибалась, – салатом оливье прямо из большой синей салатницы.

Весь следующий день они не выходили из квартиры, смотрели телевизор, ели в гостинной и уходили в дальнюю комнату, доступ к которой у меня был закрыт (видимо, это была спальня). С одной стороны мне хотелось подсмотреть хоть одним глазком как обустроена их спальня, с другой – мысли чем они там занимались заставляли меня, скромную семнадцатилетнюю девочку, опускать глаза и краснеть.