Текущий момент

Итак, Она вернулась в готовое жилище в один из осенних дней. Белоснежный плащ на фоне желтой листвы, серых луж и мокрого асфальта смотрелся возможно неуместно, но очень красиво. Даже в непогожий, слякотный, грязный день Она выглядела идеально. Я только настроила бинокль в предвкушении подольше полюбоваться Ее присутствием в очень красивом доме и рассмотреть тщательно эту совершенную женщину благодаря оптике бинокля, но увы. Я словно увидела белый вихрь, быстро пробежавший по всем комнатам и затаившийся в дальней комнате, скрытой от моего увеличителя. Час или полтора я периодически смотрела на параллельные моему взору окна. Выглянув в очередной раз, я лишь застала задние фонари отъезжающей с ними машины. Я попыталась понаблюдать за другими окнами, но быстро перестала – любопытство ушло: меня привлекали только три стеклянных квадрата напротив. И ничьи другие.

Сентябрь закружил меня заботами. Сначала простыла я, в конце месяца заболела бабушка. И если я вылечилась довольно быстро, то бабушка пролежала в кровати почти два месяца. Окончательно она выздоровела в начале ноября. Будильник зазвонил как обычно в 6.30. Я проснулась и поняла, что бабуля выздоровела. В дом вернулся запах ее оладушек. Бабушка стояла на кухне и готовила мне завтрак перед школой. Я выглянула в окно: белое полотно лежало на земле тонким слоем. “Первый снег”, – грустно сказала бабуля, поцеловав меня в макушку.

В день первого снега умерла мама. Я ничего не знала о ней, но была точно уверена в одном: я несовершенна потому, что у меня нет мамы. И мир несовершенен, потому что он отобрал маму у меня. И еще я знала точно, что такое совершенство: это когда ты знаешь, как пахнет мама и какие запахи впитывает ее фартук.

Я резко развернулась и обняв бабулю, уткнулась в фартук, обхватывающий ее мягкий живот. Вдохнула и ощутила запах подсолнечного масла вперемешку с ванилью. “Интересно, как бы пах мамин фартук…”.

К моему величайшему сожалению только в два из трёх окон я смогла смотреть беспрепятственно. На третье окно повесили тяжелые темно-сиреневые портьеры, которые всегда была полузакрыты, а небольшой промежуток между ними занимала тюль нежно-сиреневого оттенка, через которую если и можно было что-то рассмотреть, то только в поздние часы при включенном ярком свете люстры.

Окно на кухне украшала очень короткая занавеска, скорее похожая на оборку или волан. Шторка была белая, а в середине красовался нарисованный или вышитый алый цветок, похожий на мак. Он напоминал мне хозяйку квартиры в первый день, когда я увидела Её, выпорхнувшую из машины в ярко-красном наряде и безжалостно ломающую сирень.

На втором окне, в гостиной, висела светло-бежевая тюль, но половина окна всегда было открыта: дверь на балкон даже зимней порой часто открывалась.

3

…За неделю до Нового Года они поставили елку. Два дня елка одиноко стояла без всяких попыток быть разукрашенной шарами, гирляндами и мишурой. Эти пару дней я фантазировала, как бы я нарядила их елку: верхушка – с золотой звездой, много золотистых шаров и дождика, и непременно куча обожаемых мной шоколадных конфет “Красная шапочка” на ниточках – их можно снимать прямо с елки и с удовольствием запихивать себе в рот и жующим ртом, полным любимых конфет, ощущать настоящее новогоднее настроение.

Третий день прибытия елки в квартире напротив. Я вернулась из школы, голодная и замерзшая, первым делом разогрела борщ, плюхнула в середину тарелки столовую ложку холодной сметаны, посыпала пригорошную сухариков и, довольная, села за стол у окна. После увлеченного поедания обжигающе-горячего супа я взяла бинокль и посмотрела в окно.

Многодетное семейство во главе с папой строило во дворе горку, бездетная пара наблюдала за ними в окно. Из подъезда выбежала девочка, завтракающая свежими булками по воскресеньям, и присоединилась к строительству горки. Окна, интересовавшие меня, были темными и стали светиться только к вечеру. Тогда-то я и увидела наряженную елку. Часть елки была вся в серебристых коробочках, перевязанных синими бантами, а часть – в таких же коробочках, но с зелеными (под цвет елки) лентами. И всё. Ничего больше. Ни звезды на верхушке, ни блестящей мишуры, ни мигающих лампочек. Я была разочарована. В совершенной квартире с двумя совершенными людьми стояла несовершенно наряженная елка.

В нашей двухкомнатной квартирке мир был разграничен на три зоны: моя комната, бабушкина, и наше общее – кухня. Я могла приходить к бабушке, смотреть телевизор и заниматься на фортепиано. Пианино было маминым, старым, поцарапанным, с костяными, пожелтевшими от времени клавишами, но я его любила. Потому что на нем когда-то играла моя мама.