Телефонист

– Кто?! Что не похоже, Глупость?

Ванга чуть слышно, словно недоверчиво, усмехнулась, гладя на пробковую доску Сухова. Вот, в чём дело, вот, что не давало покоя: они не похожи, не совсем похожи.

– Фото: там, где убийство и где резиновая… – Ванга хотела что-то ещё добавить, но замолчала.

Сухов удивлённо посмотрел на неё:

– Конечно, не похожи. Прости, но это очевидно. Разные вещи. Ты что хочешь сказать-то?

– Сухов, – сказала Ванга. – Посмотри внимательно на три фото. Где убийство, где резиновая кукла и на шедевр Форели. Между чем больше сходства?

– Сходства? Между… – Теперь Сухов сам себя оборвал. – Да что ты хочешь сказать-то, наконец?!

– Я пока не уверена, произнесла Ванга, но теперь с осторожной просьбой в голосе, будто боясь спугнуть ещё совсем юную, не оформившуюся, уязвимую мысль. – Кажется, нам надо поговорить с Ольгой.

– Орловой?

– Да-да… – она кивнула. Само собой разумеется, с какой же ещё Ольгой им надо сейчас разговаривать? Ведь очевидно, между какими двумя фото больше сходства. – За ней ведь следили? Муж?

– Ну, у неё есть такие опасения, – Сухов всё ещё сбит с толку. Но – тихо, тихо, – мысленно просит Ванга. Сухов же не зря вспомнил сегодня калейдоскоп со стекляшками. И Егорыч со своим колпаком… Кое-каких стекляшек у них до сих пор не хватало. Но, похоже, теперь она знала, где взять. Во что сложится ускользавшая прежде картинка?

Сухов наблюдает за игрой мысли у неё на лице:

– Ты думаешь, может…

– Я думаю, может, за ней и не муж следил вовсе, – тихо произносит Ванга.

Глава тринадцатая

32. Два визита и один звонок

Их было двое, и они были очень вежливые. Назвали себя полными именами, предъявили удостоверения. Поинтересовались, обращаться ли к нему по имени-отчеству, или он предпочтёт «Микола Васильевич Форель».

– А это как вам удобней, – сказал он, пропуская гостей в холл.

Пояснили, что имеют более чем богатый опыт общения с писателями, и признались, что некоторые из его коллег настаивают на псевдонимах. Мол, люди привыкают к защите (слово «маска» не сказали), и даже на лингвистическом уровне им оставаться за ней комфортно, – ласково заметил один, «и мы относимся к этому с пониманием».

«Какая прелесть», – подумал он. Прямо «машина времени» какая-то. Они даже не настаивали на встрече в своём центральном офисе. И никаких конспиративных квартир, это всё для шпионских баек эпохи нескончаемой холодной войны, хотя, безусловно, очень рассчитывают на сотрудничество, так, всего несколько вопросов, скорее, консультативного толка. Само собой, приглашение к писателю домой по окончании рабочего дня, так сказать, в святая святых, почти привело их в восторг.

«Ну разве не душки? – думал он, готовясь к встрече. – Так мягко стелить…» И поймал себя на том, что если бы за ним было хоть малейшее правонарушение, хотя бы неправильная парковка, он бы уже трясся от страха. По крайней мере, должен был.

Гости похвалили обстановку, особо были впечатлены кабинетом («Так это тут создаются все эти нетленки?!»), отказались от любого угощения и начали задавать свои вопросы. Много, некоторые как будто и к делу не относились, но всё это с ним уже проделывал Сухов, и на всё это он уже отвечал. А потом они спросили:

– А как вы можете объяснить, что почерк преступлений совпадает, иногда полностью, с описанным в ваших книгах?

Ну, вот с этого и надо было начинать, обошлись бы без арт-подготовки.

– Никак, – он развёл руками. – Но меня об этом уже спрашивали. – Усмехнулся, чуть кривовато. – Не раз.

– Понимаем, – сочувственно. – Не легко… Но и вы должны понять: то объяснение, которое само напрашивается…

Ну вот и первое сгущение атмосферы.

– Я, что, снова подозреваемый? – со спокойной улыбкой спросил он.

– Снова?! Ах да, наши коллеги… Представляю, каково вам: не желая оказаться во всей этой истории…

– Не представляете.

– Верно, – тут же согласились с ним. – Даже представить не могу, как вам на самом деле.

Второй поддержал буффонаду:

– Не учебники же по преступным намерениям вы пишите, в конце концов. Человек работает для людей, чтобы порадовать читателя… Я сам с удовольствием прочёл все четыре ваши книги. И…

– Немного на изощрённую пытку смахивает, верно ведь? – первый тяжело и сочувственно вздохнул.

Он подумал, что сейчас лопнет от смеха. И в то же время этот еле ощутимый холодный дискомфорт внутри. И те, кто с ним говорят, знают это. И про клоунаду, и про тревожный холодок. Старая добрая вербовка: проявить понимание, сочувствие, схожесть взглядов, войти в положение – и бери тёпленьким.

– Но и вы должны нас понять: на первый взгляд, всё немножко лежит за рациональными рамками. И связано это, к сожалению, с вашим творчеством. Но не бывает ничего за рациональными рамками. Всё имеет свои объяснения. Вот мы их и найдём.

– Найдём! Уверяем вас, найдём. Гражданин писатель.

– Я всё это уже не раз обсуждал, – повторил он. И почувствовал, что наваливается какая-то усталость. Вряд ли всерьёз предположил: – Могу только прекратить писать, если это… пойдёт на пользу.

И мысленно усмехнулся: «Хрен вам».

Оба гостя переглянулись.