Телефонист

Во всём пространстве галереи включается полное освещение. Форели больше нет на прежнем месте. Только его работы – расставленные инсталляции и фотокартины, развешанные на стенах. Экспозиция открыта. Собравшиеся начинают аплодировать.

– Эффектно, – замечает Сухов. И слышит чуть подсевший, словно простуженный голос Ванги:

– Ты тоже это видишь?

Центральная работа, наверное, самая крупная здесь. По крайней мере, по размеру. И дело даже не в том, что им чудовищным образом уже знаком её сюжет:

– Спокойно, Ванга, – говорит Сухов.

Она смотрит на него. Всего лишь одно мгновение в её взгляде плавает что-то беззащитное.

– Похоже, не зря пришли, – говорит она.

Сухов кивает.

– Фигня какая-то, – произносит Ванга. Еле заметно качает головой. Центральная работа выставки называется «Две свечи».

– О, не мой поклонник! – вечеринка была в самом разгаре, когда Форель и Ольга подошли к ним.

– Почему это я немой? – насупился Сухов.

Форель посмотрел на него с весёлым любопытством.

– Сухов, для игры словами у нас здесь есть целый писатель, – сказала Ванга.

– Алексей Сухов, безупречный следователь-джентльмен, – улыбнулась Ольга. – Рада снова видеть вас.

Сухов вскинул брови.

– Э-э, это он вас так назвал, – Ольга указала на виновника торжества.

– Хм-м, ну-у… в новой книге, – замявшись, пояснил Форель.

– Слова не из русского ландшафта, – усмехнулся Сухов.

Форель посмотрел на него с ещё большим любопытством. Улыбка открытая, прямая и даже какая-то немного простодушная.

– Знаете, Сухов, а ведь я на самом деле тоже рад вас видеть, – заявил он. – И с удовольствием с вами выпью, если обещаете больше не примеривать кандалы к моему портрету.

– Кто старое помянет, – со смущённой улыбкой отмахнулся Сухов.

– И мне даже надо кое-что сообщить вам, – вдруг серьёзно заявил Форель. – Кое-что очень важное.

– Вот как?! – Сухов поднял на него быстрый взгляд. – Удивительно, но мне тоже.

Взгляд Форели, любопытный, но настороженный одновременно.

– Сухов, об этом мало кто знает… Идёмте-ка выпьем.

– А-а, вот ты где прячешься, – к ним присоединился чисто бритый мужчина в дорогом костюме и в элегантно повязанном шейном платке, на взгляд Ванги, слишком уж нарядный. – Профессиональные консультации?

– Вы знакомы? – спросил Форель у Сухова, указывая на модника в шейном платке. – Аркадий Григорьев, мой издатель.

– Вроде бы знакомы, – кивнул Сухов и пожал протянутую ему руку.

– Конечно, знакомы, – Григорьев приобнял писателя. – Как понимаю, мой подопечный был слегка консультантом по вашему нашумевшему делу.

– О да, – кивнул Сухов. – По нашему нашумевшему делу.

– Можно я тебя украду? – Григорьев попытался увлечь Форель за собой. – Тут кое-кто хочет с тобой познакомиться.

– Нет, Аркаша, позже, – отрезал тот. – Мы здесь собрались выпить…

Григорьев убрал руку. Его глаза были чуть навыкате.

– А это, как я понимаю, и есть ваша знаменитая пифия? – он посмотрел на Вангу.

– Нет, это не я, – сказала Ванга. – Зовите меня просто Нострадамус.

Григорьев не понял, что услышал, вроде бы девушка улыбалась… Его глаза выкатились ещё больше. «Как у Пикассо, – подумала Ванга. – Под него и работает с этой своей лысиной».

Григорьев ей не понравился. Что-то в его желании быть на короткой ноге чувствовалось скользкое. Вспоминались строчки из какого-то романа: «…он притворялся Пикассо, который притворялся Ганди». Это был как раз тот случай. И даже не в том дело, что хищник рядился не в свои одежды. Куча бабла и куча комплексов.

Ванга ему обворожительно улыбнулась, чем сбила с толку ещё больше.

– Ну что, идёте? – предложил Форель.

Сухов кивнул.

– Как вам Мунк, кстати? Слямзил с вашей пробковой панели, – честно признался писатель.

Сухов почувствовал лёгкий приступ тошноты, как с похмелья, хотя вчера он не пил; ещё пригубил свой стакан.

– Вот и об этом тоже, – с хрипотцой произнёс он и пояснил: – хотел поговорить. Как-то очень странно и… пугающе искусство строит жизнь. Но прежде всего об этом.

Сухов указал на самую крупную фотокартину, центральное произведение выставки.

– О картине? – спросил Форель в замешательстве и облизал губы, совсем как его литературный персонаж. – Чёрт, Сухов, давно надо было поговорить! И выпить… Идёмте в уголок, к стойке.

«Ведь ни разу не облизывал губы, – отметил про себя Сухов. – В отличие от того, в книгах… Может, правда, сливается со своим персонажем? Тут о какой только шизофрении не подумаешь».

– Так, Аркаша, постой, – остановил Форель попытавшегося улизнуть Пикассо-Ганди. – Тебе тоже не помешает присутствовать. Ты – один из немногих, кто видел рукопись пятой книги.

«Ну вот оно, – подумала Ванга. – Сам на это вышел».

– Или разговор может быть конфиденциальным, Сухов? – спросил Форель.

– Я думаю, Аркадию полезно будет присутствовать, – ответил тот.

– И, конечно, Ванга, – Форель ей улыбнулся абсолютно искренне, даже невинно, опять широко, открыто и обаятельно. – Кстати, не успел сказать: прекрасное платье и очень-очень вам к лицу.

– Спасибо, – отозвалась Ванга.