Телефонист

– Язык жестов, Сухов. Возможно, моя трактовка пока… бесформенна. Я тебе просто даю картину их первой эмоциональной реакции. Форель – шок, сразу. Он описал то, что происходит в действительности, поэтому и спросил про числа. У Ольги реакция сложнее, и она меняется.

– Ты говорила.

Ванга придвинула к ним ближе лист со схемой. Поводила пальцем между двумя квадратиками «Ролик» и «Кукла», словно между ними чего-то не хватало, какое-то противоречие, которого она никак не видела, словно Лёвина гравитация действительно указывала здесь на наличие ещё одной чёрной дыры.

– Я размышляю вслух. Давай, может, услышишь ошибку. В самом начале Ольга… Смотри: этот, пусть не осуждающий, но явно… неприязненный взгляд на Григорьева, и она непроизвольно кладёт руку на ладонь Форели. Знаешь, даже странно, такое, защитное… Словно Форель ни при чём, и она будет его оберегать. Жест защиты. А потом ты показываешь им ролик. Две свечи. И реакция другая: шок, Ольга бледнеет, им страшно, им всем страшно. Ольга смотрит на Форель и в ужасе сжимает его ладонь. «Всё, как ты написал», – говорит её взгляд. Жест отчаяния и страха. Совсем другая реакция.

Сухов быстро посмотрел на нее. Невесело усмехнулся и сказал:

– Тут я с тобой согласен.

– Язык жестов… Ольгин взгляд… выдали их. Совпадения стопроцентные, тут даже доказывать ничего не надо. Именно потому что и для них самих всё стало неожиданностью, шоком! Иначе бы они подготовились.

– И Аркаша?..

– Да в том-то и дело! Он-то потом был напуган больше всех. И вот это две разные реакции, начальная и потом, меня и сбивают с толку. Там ещё что-то было. Возможно… совсем личное.

– Говори.

– Я зашла вымыть руки. Уже после демонстрации ролика. И наткнулась на Ольгу. Она говорила по телефону, вполоборота, меня она не видела… Была очень возбуждена, ну, жестикулировала прям, – Ванга показала руками. – Я случайно услышала и тут же заступила за перегородку, где умывальник, и прислонилась к стене. Если что, просто привожу себя в порядок.

Сухов ещё прихлебнул виски.

– Она требовала, чтобы кто-то отстал от неё. В довольно жёсткой, прямо ультимативной форме.

– Отстал?

– Вот дословно, что я успела услышать: «Не лезь в мою жизнь! Меня нет, понял?! Ты для меня не существуешь». И потом вроде бы: «Как и она».

– Она?! Почему вроде бы?

– В туалет ввалилась стайка шумных девиц, и я смешалась с ними. А Ольга прекратила разговор. И вышла. Меня, по-моему, так и не заметила. Поэтому – вроде бы.

Сухов покрутил стакан, полюбовался, как переливается напиток.

– Сразу после ролика, говоришь? – спросил он.

– Нет. Но почти.

– Думаешь, Аркаша? Или Орлов?

– Не знаю. Вряд ли Аркаша.

– Хотя для бесед с мужем – не самое подходящее место. И время.

– Аркаша, конечно, бонвиван.

– Бабник, – уточнил Сухов.

Ванга отмахнулась от его реплики. Ее взгляд опять сделался странным – эта сонная задумчивость. Сухов поймал себя на довольно неожиданной и даже дикой мысли: такими, наверное, становятся ее глаза, когда она целуется. А может, и нет… И не о том он сейчас думает, его это не касается. А усталости и эмоциональному напряжению нельзя позволять рулить собой. Сухов рассудительно кивнул:

– Выходит, издателю и Ольге есть, что скрывать, пусть по разным и пока не выясненным мотивам.

– Верняк! Но ещё раз, Сухов, там произошло что-то странное, не ошибиться бы.

– Не знаешь, зерно и кукурузу можно смешивать?

– Чего?

– Я пил односолодовый, а это бурбон, – Сухов покрутил свой стакан с напитком.

Ванга как-то хмуро взглянула на него и отвернулась.

– Что, подумала о Форели? – спросил он. – Предохранители сгорели?

Молчала, а потом чуть ли не выкрикнула, словно с отчаяния:

– Да не знаю я!

К счастью, в заведении больше никого не было, и девушка в далёком углу за стойкой лишь сонно посмотрела на них.

– Можно мешать.

– Что? – не понял Сухов.

– Бурбон твой… И то, и то – зерно.

– А-а… Уже мешаю.

Ванга взяла лист со схемой, свернула в маленький конверт, убрала в сумку. Достала оттуда пачку сигарет, покрутила в пальцах, бросила обратно. Застегнула сумку, убрала её со стола. Michael Kors, успел прочитать Сухов.

– Ух, какие тут только мысли не лезут в голову.

– Форель? – он пристально посмотрел на неё. – Множественные личности?

– Да бред, – отмахнулась она.

– Признайся, думала об этом? – настаивал Сухов. – Тогда им есть, что скрывать, Ольге с Аркашей. Мы имеем дело с глубоко больным человеком, но один скрывает это из любви, другой из-за денег…

– Сухов, ну ты…

– Ну а что? Та личность, что в тени, и творит преступления. Форель ничего не знает, описывает всё в своих книжонках. Ольга и Аркаша по косвенным признакам стали догадываться, но скрывают от него. Заодно и от нас. Чем не сценарий?

– Сухов! Проходили… Опять какой-то роман ужасов про психопатов описал. И вообще, любви… Тогда бы она попыталась его лечить, а не дала разгуливать с гильотиной по городу. Нет.

– Возможно, она лишь догадывается, как и издатель. Это не может не пугать, вот они и переглядывались.

– А часы за стеной, а волоски.