Он безуспешно пытался подцепить удочкой или рыбачьей сетью мальчика с огромной пробоиной на голове: на нем была форма той же старшей школы, в которую ходил его сын. Он разрыдался и закрыл глаза руками, когда увидел новорожденную девочку и ее мать в одной из едва выглядывавших из воды плавучих жестянок, которые еще недавно были машинами: в десятках, сотнях таких ловушек утонуло множество людей. Они были похожи на золотых рыбок, выловленных на деревенском празднике и уже упакованных в пакет с водой, чтобы в нем отправиться домой.
Несколько часов подряд люди, прямо на глазах у отца Сио, превращались в морских существ. Старики с сухими руками становились крабами; люди, которых тащило течением, – ненасытными карпами с широко раскрытыми ртами. Дома и магазины внезапно оказались рифами, а некоторые – плотами, за которые цепляются из последних сил, чтобы не утонуть. Но страшнее всего было то, что он так никого и не спас, даже того мужчину, которого швырнуло и ударило прямо о борт его лодки и которого он до последнего пытался вытащить.
Когда отец Сио увидел в воде мужчину, что-то в нем показалось ему знакомым. Ему было около пятидесяти, и он весь был мокрый, но сухие волоски на самой макушке подсказывали, что он пытался бороться за жизнь.
«Давай! Давай!» – кричал отец Сио. Но сколько он ни повторял это слово, мужчина не отвечал ему. Он не издал ни звука, ни когда их пальцы на какое-то мгновение сплелись, ни когда отец Сио, в ужасе от мысли, что его утащит следом, отпустил его руку. Пока мужчину затягивало в море и его тело исчезало за каркасом дома, разрушавшимся прямо в воде, отец Сио вспомнил его. Это был хозяин булочной, в которую он заходил каждую субботу по пути с работы домой, тот самый хозяин, который весело хвастался, что они пекут самые вкусные дынные булочки во всей Японии.
По местной легенде, отцу Сио привиделось в одном из тел тело его жены. Или она на самом деле проплыла мимо, и он не вынес угрызений совести. На самом деле его уничтожило бессилие. Та женщина была права: некоторые картины не забываются. С того дня он впал в транс, сам превратился в водоросль. Вроде тех, которые раньше вылавливал и разрывал на две части, чтобы повесить на деревянную штангу сохнуть на ветру. Так и его разорвало: тело было на месте, а рассудка больше не было.
И теперь Сио приходил к Телефону ветра разговаривать с живым отцом, который жил с ним под одной крышей, а не с матерью, объявленной пропавшей без вести. Даже больше того: он специально не звонил ей, потому что в глубине души надеялся, что и она выжила, надеялся, что она вернется однажды и соединит две части отца обратно. Он даже думал, что мать таким образом мстила отцу за измену: пропала и унесла с собой лучшую его часть.
За пять лет, минувших с того дня, отец в глазах сына превратился в библейского Ноя.
– Ужасная история! – прошептала Юи. – И что, никак нельзя его…
Она собиралась сказать
С тех пор как Юи переехала в Токио, она каждый день встречала людей, похожих на сломанные игрушки: они бродили одиноко и всегда держались чуть в стороне от толпы, на задворках жизни миллионов других людей, которые, как один, заводили будильник на одно и то же время, рассудительно выстраивались в очередь на перроне, строем заходили в поезда и выходили из них, по нескольку десятков раз на дню говорили друг другу
Юи снова вспомнила мужчину из спортзала, который не расставался с рамкой, и почувствовала умиление, хотя понимала, что это две совсем разные истории.
– А не лучше ли ему будет, учитывая все это, уехать ненадолго? – произнес Такэси после долгого молчания. – Иногда нужно сменить обстановку, чтобы осознать случившееся.
Он всегда верил в целительную силу расстояния.
– Уже пробовали, но Сио отказывается. Сначала согласится, а под конец передумает – каждый раз так. Он уверен, что отец однажды очнется.
– А это возможно? – спросила Юи у Такэси.
– При удачном стечении обстоятельств, думаю, возможно, но все равно потребуется много времени.
В тот день на обратном пути Юи и Такэси разговаривали мало. Со дня первой поездки в «Белл-Гардиа» они смотрели на человечество другими глазами. Жизни множества людей сталкивались с их жизнями в кафе Судзуки-сана, в саду, на улицах Оцути, на горе Кудзира. Иногда дело не ограничивалось легким ударом, и жизни сплетались, как в случае с Сио.
Почему парень не рассказал им об отце? Почему говорил, что он умер? Вероятно, потому, что в некотором смысле считал его более мертвым, чем мать. А еще потому, что Сио, как это ни банально, стыдился, не только отца, но и себя самого, своей реакции на случившееся. Куда проще было рассказать о всем понятной трагедии, оставить о себе хорошее впечатление.
– Он нам расскажет сам, когда будет готов? – прервал молчание Такэси, когда они въехали в Токио.