Телефонная будка на краю земли

Уже три дня, если не больше, в самые неподходящие моменты воображение Юи начинало рисовать образ повзрослевшей девочки, она представляла себе, какой может стать Хана в будущем. Волосы – гуще и длиннее, чем сейчас, – собраны в высокий хвост. Она заходит в дом, не здоровается, швыряет свою огромную сумку на пол прямо у двери, от этого грохота стены сотрясаются. На ней форма старшей школы, ноги еще более худые, чем сейчас, хотя это сложно себе представить. На них отчетливо видны натренированные мышцы: наверное, она занимается теннисом или лякроссом.

– Как прошел день? – спрашивает Юи.

– Я устала, ужинать не буду, – грубо отвечает Хана.

Ба-бах – дверь комнаты с грохотом закрывается, день окончен. Смена декораций. Теперь Юи, хоть и не видит себя со стороны, знает, что состарилась. Они вместе на кухне. Юи пытается обсудить с Ханой меню (или, может, планы на выходные?), но Хана только усмехается, кривит рот и иногда отпускает презрительные фразочки, напоминающие, что никакая она ей не семья. Чем она ее обидела, где ошиблась? Критиковала ее? Или, может, отказала в чем-то? В чем-то, что для нее было важно…

Нет, скорее всего, она не заслуживает такой злости, дело исключительно в распределении ролей, в том, кто они друг другу. И так было всегда.

Снова смена декораций, занавес поднимается. Они в каком-то новом месте, не в прихожей и не на кухне. Юи занудно бубнит без остановки: делай уроки, учись. Осторожнее с мальчиками, не надо с этим торопиться: один раз сделаешь – всю жизнь жалеть будешь, уж поверь мне, я-то знаю. Что с твоей юбкой, Хана? Зачем так высоко ее натянула? (Все девчонки так делают, и Хана будет.) И зачем накрасила губы ярко-красным? Смотрится пошло, совершенно не для твоего возраста. Они на пороге ее комнаты, Юи перегородила ей дорогу, Хана пытается вырваться.

– Куда ты собралась? С кем?

– А тебе, Юи, какое дело, а?

– Я твоя мать, я…

– Ты мне не мать, я не обязана перед тобой отчитываться.

Правда была в том, что: 1) даже если бы на ее месте была Акико, это ничего бы не изменило, 2) Юи никогда не решилась бы назвать себя матерью Ханы. Она слишком дорожила этим словом и впадала в ужас от одной мысли, что у нее его снова отнимут.

Несколько дней подряд Юи представляла себе Хану подростком, представляла, как она пререкается с ними обоими (да, с Такэси тоже, но в первую очередь с ней), ведет ожесточенную войну за право стать взрослой. Это тяжелое время для всех – и для родителей, и для детей. Юи при мысли о нем охватывал ужас.

Юи помнила, как впервые задалась этим вопросом, когда только забеременела: почему-то она до смерти боялась, что не справится с подростком. Она поделилась своим страхом с гинекологом во время УЗИ на двенадцатой неделе беременности. Врач тогда посмотрела на крошечное существо на экране, на перепуганное лицо Юи и расхохоталась.

В режиссерскую вернулся техник: «Что грустишь, Юи-сан? Все в порядке?»

А может, бояться надо совсем другого. Того, что Хана, наоборот, будет слишком податливой, настолько, что подростковый возраст так и останется для нее неоправданным ожиданием. Или, что еще хуже, упущенной возможностью. Вдруг она станет ограничивать себя во всем, потому что Юи не ее мать? Вдруг будет подавлять в себе все эмоции и протесты, которые так важны в этом возрасте?

Это будет ужасно. И в этом будет виновата она одна, Юи, потому что на самом деле Хане она не семья.

– Давай еще раз попробуем? – резко повернулась к технику Юи. – Это шипение во время эфира совсем выбило меня из колеи – до сих пор вся на нервах.

Всю следующую неделю пугающие сцены продолжали преследовать Юи. На кассе, когда она расплачивалась за салат-латук и гроздь винограда, в очереди в туалет на станции, на выходе из здания радиостанции, когда нужно было приложить пропуск к турникету. Ее постоянно мучило ощущение, что она не способна любить Хану так, как надо, особенно в тяжелые времена.

«Вот оно, вот в чем дело, – сказала она себе, изучая свое лицо в зеркале. – Проблема не в замужестве, не в переезде, а в том, чтобы стать матерью Ханы».

Она помнила, что ей потребовалось не меньше трех месяцев, чтобы ощутить любовь к своей собственной дочери. Она ее родила, у нее было девять месяцев, чтобы привыкнуть к мысли о материнстве. Страшно представить, что будет с неродной дочерью, которая неизбежно, в силу возраста, ополчится против нее?

Юи поняла, что за переживаниями о том, достаточно или недостаточно ее любит девочка, упустила из виду самые важные вопросы, требующие действий от нее самой.

В состоянии ли она любить Хану? Сможет ли она чувствовать себя с ней настолько свободно, чтобы ругать ее, кричать «все, прекрати, хватит»?

18

Две самые страшные мысли Юи за эти двадцать три дня

Любовь есть, но она бесполезна. Она не способна никого спасти.

Любовь не может навести порядок в саду, убраться в доме. Не так уж она и нужна на самом деле.

Перебирая в голове самые светлые воспоминания о дочери, она всегда будет раскаиваться в том, что счастлива. Или в том, что счастлива недостаточно.

19