Если бы ее попросили объяснить, что такое хрупкость, она бы ответила без раздумий, что все мы изнашиваемся с течением жизни, на нас появляются бесчисленные трещинки, мы становимся уязвимыми. Но именно эти трещинки определяют нашу судьбу, пробуждают желание двигаться вперед, посмотреть, что будет дальше.
Однажды Юи заплачет, и этот день станет для нее одновременно крестинами и похоронами. В тот день они повезут в музей Анпанмана Хану и своего годовалого сынишку, за спиной которого будет фирменный рюкзачок железнодорожной сети
И когда поезд, следующий в противоположном от нужного им направлении, с грохотом подъедет к платформе, а ожидавшие его люди одновременно вскочат со скамейки, мальчик вдруг крикнет «Мама!», да так отчетливо, что родители застынут от изумления.
Вот так, без предупреждения, к ней вернется это слово. В тот день, когда их с Такэси сын произнесет его в первый раз, Юи замрет на месте с бутылочкой чая в одной руке и ручкой Ханы в другой.
– Что? Что он сказал? – спросит Юи мужа, пока китайские туристы будут наполнять платформу, окружая их со всех сторон.
– Он сказал «мама».
Вот она, новая банальность – самая важная из всех. В транспортной суете, под звуки четкого голоса, сообщающего о маршрутах, прибытии поездов, времени стоянок, выходах, они будут стоять молча, осознавая всю важность этого момента.
С трудом удерживая сына одной рукой, второй Такэси обнимет Юи. Его мать часто говорила, что пример заразителен, и была права. Хана, прочувствовав силу этого слова, подхватит его от брата и тоже произнесет: «Мама». «Мама, мамочка», – будет повторять она радостно, как волшебное заклинание, которое делает счастливыми взрослых и приводит в восторг детей.
После долгих лет «Юи» и «Юи-тян» к ней вернется «Мама», и с того дня эти три обращения будут чередоваться. Вот как рождается радость. От вернувшегося слова, которое напоминает о прошлом и вселяет веру в будущее. Так ветер рождается прямо там, на платформе «йокогама», между двумя поездами, и уносится с ними в двух противоположных направлениях одновременно.
Все возвращалось, стоило только назвать это правильным именем. И как только могут такие разные чувства уживаться в пространстве одного слова? И можно ли употребить слово в одном из значений так, чтобы не потянуть за ним другие? Вряд ли, скорее всего, невозможно, как невозможно было, чтобы Хана съела шоколадку, не перепачкавшись с ног до головы, а их сын научился ходить, не набив кучу синяков. Оставалось придать этому слову силы, чтобы оно могло звучать хоть по тридцать раз в час.
Юи поняла, что несчастье несет на себе отпечаток радости. Что внутри каждого из нас оставляют след те, кто учит нас любить и быть в равной мере счастливыми и несчастными. Эти немногочисленные, но такие важные люди объясняют нам, как различать чувства и где найти точки пересечения, которые приносят страдания, но в то же время делают нас разными. Особенными и разными.
Тем вечером и на всю жизнь Такэси подтвердил эту ее догадку. «Чем дольше живу, – сказал он, – тем больше убеждаюсь, что все мы застыли в том моменте, когда произнесли свое первое слово».
Алло!
Это Юи.
Мама, это Юи.
Алло!
Сатико?
Это я, это мама.
Словарь