Телестерион [Сборник сюит]

                  В у л ь ф
Нет, взор ваш выразителен на диво,
Как слово ваше или карандаш, —
То зеркало души и мыслей ваших,
Я вижу в нем всю бездну бытия,
И кругом голова от страха счастья.

               П у ш к и н
Не надо падать в обморок, прошу.

Керн подходит к ним.

Сударыня, мундир супруга, вид
Его достойный, делают прекрасней
Вас во сто крат, прелестней, беззащитней.
О, дорого б я дал увидеть в паре
С его величеством в мазурке вас,
Воздушную и юную, как фея
Из снов моих, из юности лицейской.
О, зрелище какое, генерал!

              Г е н е р а л
И что же вы сказать хотели, сударь?

Все невольно переглядываются.

К е р н. Мне кажется, я поняла. Да, у меня было три встречи с императором Александром Павловичем, о которых я вспоминаю с изумлением, не приснилось ли это все мне. Здесь все об этом наслышаны, а некоторые были свидетелями, но мне хочется рассказать о них вам. Вы поэт, вы летописец нашей жизни, которая становится уже историей.

П у ш к и н. Да, прекрасно!

К е р н. В Полтаве готовился смотр корпуса Сакена, в котором муж мой был дивизионным командиром. Немного прибитая на цвету — как говорят в Малороссии, — необыкновенно робкая, выданная замуж… слишком рано, я привезена была в Полтаву. Тут меня повезли на смотр и на бал, где я увидела императора. Сакен был со мною знаком, он и указал государю на меня, и сказал ему, кто я. Император имел обыкновение пропустить несколько пар в польском прежде себя и потом, взяв даму, идти за другими. Что, Пушкин?

П у ш к и н. Вы прекрасно рассказываете! Продолжайте, пожалуйста.

К е р н. Эта тонкая разборчивость, только ему одному сродная, и весь он, с его обаятельною грациею и неизъяснимою добротою, невозможными ни для какого другого смертного, даже для другого царя, восхитили меня, ободрили, воодушевили, и робость моя исчезла совершенно.

П у ш к и н. Да, конечно!

К е р н. Не смея ни с кем говорить доселе, я с ним заговорила, как с давнишним другом и обожаемым отцом! Он сказал о муже, между прочим: "Храбрый воин". Это тогда так занимало их!

Г е н е р а л. Еще бы! Только что нами был повержен Наполеон.

П у ш к и н. Признайтесь, сударыня, по юности лет вы влюбились в императора!

К е р н. Много было героев вокруг, красавцев, которыми все восхищались, — мне было все равно. А он был выше всего, как божество; я не была влюблена, я благоговела, я поклонялась ему!.. Этого чувства я не променяла бы ни на какие другие, потому что оно было вполне духовно и эстетично.

П у ш к и н. Как! Эстетично? Новое слово!

К е р н. Если бы мне кто сказал: "Этот человек, перед которым ты молишься и благоговеешь, полюбил тебя, как простой смертный", я бы с ожесточением отвергла такую мысль и только бы желала смотреть на него, удивляться ему, поклоняться, как высшему, обожаемому существу!.. Это счастие, с которым никакое другое не могло для меня сравниться!

П у ш к и н. Мне понятно ваше чувство, но и царь, как ни крути, не божество, а простой смертный. Ему мало поклонения, он мог, хотя бы лишь в глубине сердца, пожелать любви вашей.

Г е н е р а л. Господин Пушкин!

К е р н. Я забыла сказать, что немедленно после смотра в Полтаве господин Керн был взыскан монаршею милостью: государь ему прислал пятьдесят тысяч за маневры.

П у ш к и н. Ого!

Г е н е р а л. Что значит "Ого"?

К е р н. Но потом муж мой не поладил с Сакеном, и вышел приказ: "Генералу Керну состоять по армии". Вот тогда-то меня отец привез в Петербург, чтобы я показалась императору, поскольку он меня приглашал приехать в столицу, а я его по своей детской наивности в Лубны.

П у ш к и н. И как? Вы с ним встретились?

К е р н. Тогда-то я встретилась с вами у Олениных, господин Пушкин, но вас не заметила, поскольку была в полном упоении от нашего баснописца Крылова. Как он восхитительно читал басню про осла!

П у ш к и н. Сударыня, в чем я перед вами провинился? Вы словно щелчки по лбу мне наносите.

Г е н е р а л. У молодого человека большое самолюбие.

П у ш к и н. Справедливо. Так, вы встретились с императором?

К е р н. Случай мне доставил мельком это счастье: я ехала в карете довольно тихо через Полицейский мост, вдруг увидела царя почти у самого окна кареты, которое я успела опустить, низко и глубоко ему поклониться и получить поклон и улыбку, доказавшие, что он меня узнал. Через несколько дней Керну предложили от имени царя бригаду, стоявшую в Дерпте. Муж согласился, сказав, что не только бригаду, роту готов принять в службе царя.

Г е н е р а л. О, разумеется!