Тело черное, белое, красное

"Странные люди", – думала Ирина, снисходительно наблюдая за происходящим. Она знала об увлечении Бернара психиатрией, в том числе модным нынче гипнозом, однако представить себе, что кто-то согласится вот так, стоя перед посторонними людьми, раскрыть свою душу, было просто невозможно. И потом, она с недоверием относилась к психологическим опытам и даже побаивалась вмешательств в психику человека, особенно если этим занимаются непрофессионалы. Вынь свой мозг со всеми мыслями и дай на время подержать другому человеку. Он там что-то подкрутит, подправит и… вернет на место. А что потом?

Вспомнился случай, о котором в свое время говорил весь Петербург. К относительно молодому – около тридцати пяти лет, – но уже достаточно известному психиатру профессору Иванцову обратилась жена одного высокопоставленного лица. Женщину мучили сильнейшие приступы астмы. "Доктор, я чувствую, что скоро умру. Мне уже ничего не поможет". "– Что вы, любезнейшая, вы сто лет жить будете. Сядьте и посмотрите мне в глаза. Дайте ваши руки. Послушайте, вы будете жить еще очень долго. Ваша болезнь пройдет".– "О чем вы говорите… Вы молодой, пышущий здоровьем… Вам не понять…" – "Хорошо! Тогда давайте условимся так…– вы умрете в один день со мной. Такой вариант вас устроит?" Женщина с грустной улыбкой согласилась. И что же? Она выздоровела. Без лекарств, без видимых причин – болезнь ушла. Прошло пять лет. Женщина решила поздравить врача с Новым девятьсот шестнадцатым годом и поблагодарить за свое чудесное исцеление. – "К сожалению, сегодня утром он трагически погиб – поскользнулся и попал под трамвай. Мы скорбим вместе с вами…" – ответили ей по телефону. Несчастная сумела дойти только до дивана и через несколько минут умерла от сильнейшего приступа астмы. Если бы она не позвонила ему, возможно, жила бы еще много лет…

– Мое детство… – наконец каким-то странным, сдавленным голосом заговорил Жак. – Мать…

Ирина прислушалась.

– Она была очень красива и добра… Я так любил ее… и… – его голос сорвался, – любил… и предал… Да, да, предал… Отец… – В глазах Жака появился страх. – Я всегда боялся его, он меня бил… Да, бил! – неожиданно вскрикнул он фальцетом, вдруг задрожав всем телом. – Но я его уважал. Хотел быть на него похожим… Таким же сильным… И я… Хотя нет. – Он замотал головой и с силой потер пальцами виски. – Еще был сосед… приятель отца. Жил в доме напротив. Я его ненавидел – отец проводил с ним времени больше, чем со мной, а я… – блеснули слезы, – Я так нуждался в его внимании…

Опустив голову, Жак замолчал. Бернар, осторожно подойдя к Ирине, легко поднял ее за руку с пледа и жестом подозвал Виктора.

Ирине вначале показалось, что она принимает участие в какой-то глупой, почти детской игре, однако внезапно появившийся нервный озноб подсказывал, что на самом деле происходит нечто более серьезное. Они втроем приблизились к Жаку. Бернар жестом остановил ее и Виктора в полушаге.

– Жак! Слушай меня! Я – твой отец. Вот – твоя мать. – Он показал на Ирину. – А это сосед. Все мы здесь. Перед тобой. Ты – мальчик, каким был тогда, -шепотом, словно боясь спугнуть его воспоминания, проговорил Бернар.

Ирина плотнее завернулась в шаль. Озноб становился все сильнее. "Наверное, похожее чувство испытывают актеры, выходя на сцену перед зрителями, – вроде это ты и будто уже не ты… Однако актеры играют известные им роли, повторяя заученные слова, отрепетированные движения и жесты. А здесь разыгрывается пьеса, в которой, похоже, никто, в том числе и режиссер, не знает, что произойдет в следующий миг. Да и пьеса ли это?"

Она пристально смотрела на Жака, с удивлением отметив, как же он, в сущности, юн, как трогательна маленькая родинка на кончике его носа, какая у него по-детски пухлая нижняя губа, которую он то и дело прикусывал верхними зубами. "Ну, рассказывай, негодный мальчишка, что ты там еще натворил?" Это у нее проскочила чужая мысль или эти слова произнес Бернар?

– В тот день… – голос Жака задрожал, – я пришел домой раньше обычного. Отца дома не было. Услышал тихие голоса за приоткрытой дверью… – Жак помолчал, словно и вправду вслушивался в тот негромкий разговор. – Там была моя мать и… сосед. Он… обнимал ее… говорил, что любит… давно любит, и… целовал… целовал… целовал… – Жак, прикрыв глаза, начал мотать головой из стороны в сторону, словно какая-то неведомая сила изнутри толкала его, заставляя делать эти движения.