Тело черное, белое, красное

– Вполне. Но коньяк попредпочтительнее будет. А водка привычнее. – Он снова сделал глоток, покрутил бокал за ножку и внимательно взглянул на Ирину. Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза, продираясь сквозь плотную паутину собственной ненависти.

– Между прочим, именно в "Лютеции" начали проводить конкурсы, на которых выбирали самую красивую девушку. Победительница получала титул "мисс Россия". По-моему, это затеял журнал "Иллюстрированная Россия". Знаете такой?

Серегин наморщил лоб, будто его оторвали от глубоких размышлений.

– Я другие газеты читаю. Наши. – Он затушил папиросу, с силой вдавив ее в дно пепельницы. – "Правду", к примеру.

– Какое интересное название! – воскликнула Ирина.

– Ну! А то! – Серегин оживился. – Что ни слово – то чистая правда. Наша… народная! Я когда ее читаю, думаю, ой не зря мы революцию затеяли и всех эксплуататоров, которые, ну, на народной крови жировали – коленкой под зад! Скоро мы и до мировой буржуазии доберемся. Пусть трепещут! – Серегин стукнул кулаком по столу. Сидящие неподалеку влюбленные испуганно отпрянули друг от друга. Старик, оторвавшись от газеты, недоуменно посмотрел на шумного посетителя и недовольно запыхтел трубкой. Ирина растерянно огляделась по сторонам.

– Я, к слову, этот журнал, ну, "Иллюстрированная Россия", тоже не люблю, – торопливо проговорила она, отметив про себя перескочившее к ней из его речи "ну". – Там мерзкий главный редактор, Миронов. Представьте, во весь рот – золотые зубы. Такой неприятный человек! – она помолчала. Разговор не клеился.

Перед ними поставили тарелки с приборами и корзиночку с ароматными круасанами.

– Обожаю этот запах… – Ирина с наслаждением вдохнула. Серегин, с любопытством наклонив голову к корзиночке, принюхался.

– Как их здесь едят? Этими…, – он указал головой на вилку с ножом, или так, по-простому, как люди?

– Можете "по-простому", – сдерживая улыбку, ответила она. Серегин недоверчиво покосился, не шутит ли? – В общем, как удобно, так и кушайте, Александр Васильевич.

Серегин, взяв рукой круасан, принялся за еду, роняя золотистые крошки на скатерть.

– Угу,…орово… усно… – удовлетворенно кивнув, проговорил он с полным ртом.

Воцарилось молчание. Не притрагиваясь к ароматному круасану, Ирина выпила вина. Она водила Серегина по городу уже второй день, а нужного результата не было – никак не получалось разговорить его, вызвать на откровенность. "Неужели нет другого выхода? Неужели придется ложиться с этим подонком в постель? Ах, Софи, Софи… – вспомнила она старшую сестру Леночки. – Как бы мне сейчас пригодился твой опыт!"

Последний раз они виделись, кажется, в 1919 году. Очутившись тогда в Одессе, куда, как выяснилось, очень кстати, перебросили для укрепления местной "чрезвычайки" одного из ухажеров Софи, Ирине показалось, что все самое страшное позади, что здесь на берегу моря под ласковым южным небом ничего с ней уже случиться не может.

Софи со своим любовником – "папочкой", как она его называла, жили отдельно, в доме на Французском бульваре, а так как условием "папочки" было полное отсутствие видимых контактов девушек с Софи, то они с Леночкой поселились неподалеку от набережной, сняв крохотную комнатку в квартире у неопрятной, непрерывно ворчащей женщины неопределенного возраста. Хозяйка подрабатывала стиркой белья для товарищей из местной ЧК, присланных сюда из разных губерний России для борьбы с контрреволюцией и бандитизмом на Юге. Стирала она с каким-то остервенением, причитая и разговаривая сама с собой. Ее ворчание прекращалось только поздно ночью, когда вконец измученный ею же самой организм, отказывал и в несколько секунд укладывал ее спать. Со стороны казалось, будто кто-то невидимый, не в силах уже слышать бесконечное бормотание и стоны, просто ударял ее по голове чем-то тяжелым. Хозяйка мгновенно засыпала, однако и во сне время от времени вскрикивала: "Гады проклятые… лазют тут…лазют… Белые… Красные… что им… чтоб они все передохли…"

Ирину хозяйка невзлюбила сразу – "буржуазка", как она ее называла, была слишком брезглива, и на многие проявления простой, "народной", как говорила хозяйка, жизни реагировала неправильно – приступами тошноты или позывами к рвоте. Подумаешь – вши в тюках с бельем, подумаешь – тараканы в доме или алюминевая миска скользкая, да рыбой воняет. Поди-ка ж отмой ее в холодной воде!

В конце концов, девушки переехали в другую квартиру, которую им при помощи любовника подобрала Софи. Квартирка была маленькая, но сравнительно чистая, а, главное, кроме них там никого не было. День был загружен – надо было постоять в очереди за керосином несколько часов, потом бежать на другой конец города за хлебом, затем – уборка, стирка, десятки мелких дел. Софи вскоре помогла и с питанием, пристроив их в столовую, где можно было за восемнадцать рублей поесть суп или борщ без мяса и "гречаную" или "пшеную" кашу с куском хлеба. Деньги постепенно кончались, вещи для продажи тоже, и страшно было подумать, как придется жить дальше.