Тело Папы

Пойдем по порядку. В своем «Приходе францисканцев в Англию» Фома Экклстонский трижды упоминает постановления Иннокентия IV по поводу конфликта францисканцев со светскими преподавателями Парижского университета. По сообщению брата Мансуэта, тогда кардинал-епископа Остии и протектора ордена францисканцев, приближенного будущего папы Александра IV (1254–1261), публикация этих решений, неблагоприятных для обоих нищенствующих орденов, лишила его дара речи, который он вернул себе лишь благодаря св. Франциску[556]. Александр IV приостановил действие пресловутых иннокентиевых решений прямо в день своего избрания, но еще будучи кардиналом, он якобы предсказал скорую кончину Иннокентия IV. Далее хронист уверяет, что «в момент смерти Иннокентия IV бросила вся прислуга, кроме францисканцев. То же якобы произошло и с Григорием IX, Гонорием III и Иннокентием III, при кончине которого присутствовал святой Франциск»[557]. Это дает автору повод для обобщения: «Брат Мансуэт сказал, что ни один минорит, ни один человек не умирает в таком ничтожном состоянии, как любой папа». Завершается рассказ легендой о смерти императора Фридриха II на Этне, очередной попыткой демонизации одного из самых властных противников меньших братьев[558].

Фому и Салимбене следует читать параллельно не только потому, что они современники. Оба принадлежат к одной и той же историографической традиции, без обиняков полемизирующей с Иннокентием IV. Возможное небрежение по отношению к праху папы в момент смерти под их пером превращается в осуждение памяти, damnatio memoriae, конкретного понтифика, Иннокентия IV, за его действия против ордена.

Но оба намекают на то, что такое небрежение обычно, и на это следует обратить внимание. Этому францисканцы противопоставляют такие свидетельства, которые скорее говорят о любовной заботе о папском прахе. Складывается даже серия ситуаций с забытым телом умершего папы, которое берут под двойную защиту францисканцы: св. Франциск оказывается присутствующим на погребении Иннокентия III, а меньшие братья благочестиво молятся, обмывают и укладывают тела пап, которые в особенности помогали их ордену: Иннокентия III, Гонория III и Григория IX[559].

У этих рассказов две задачи: с одной стороны, они указывают на небрежение как на обычай, с другой, возводят францисканский орден в ранг хранителей папского праха. Это не имело бы смысла, если бы небрежение и нагота в какой-то степени не соответствовали реальности[560]. Францисканцы становились посредниками в распространении мощной риторики бренности, доходившей даже до осуждения памяти, но вместе с тем со всем почтением окружают вниманием прах тех понтификов, которые по отношению к ордену проявляли дружбу.

Damnatio memoriae Иннокентия IV входила в стратегию нищенствующих орденов, что доказывается одним поучительным примером, exemplum, который можно найти лишь во францисканских и доминиканских собраниях. В нем тоже в центре внимания оказывается обнаженный прах, правда не папы, а кардинала, ушедшего из жизни в Ассизи 25 мая 1253 года, за несколько месяцев до Иннокентия IV.

Кардинал-епископ Альбано Петр Коллемедзо умер из-за случайного падения, приближенные, familia, бросили его полумертвым, увели лошадей, растащили посуду и утварь. Кто-то из прибежавших туда братьев видел, как с него стащили митру и планету, бросив труп голым[561].

Здесь тоже есть осуждение памяти, легко объяснимое некоторыми обстоятельствами биографии кардинала. Скорее всего, именно он поддерживал в курии Гильома Сент-Амурского[562]. Его смерть наступила в разгар парижского конфликта между белым духовенством и нищенствующими орденами. В апреле 1253 года магистры из белого духовенства решили не принимать тех, кто не поклялся соблюдать статуты их корпорации. Это фактически закрывало университет для нищенствующих орденов. Через месяц после смерти кардинала, 1 июля 1253 года, Иннокентий IV поддержал ордена, приказав вернуть им доступ к парижским кафедрам. Damnatio memoriae кардинала Петра как бы с оборотной стороны являет победу нищенствующих орденов, ставшую возможной из-за неожиданной смерти важнейшего куриального сторонника парижских магистров из белого духовенства. Один современник говорит об этом без обиняков. Доминиканец Фома из Кантимпре в «Общем благе о пчелах» заявляет, что «случившееся с несчастным кардиналом стало справедливой божьей карой; Бог наказал епископа и кардинала Римской курии, который до смерти тиранил в равной мере и доминиканцев, и францисканцев»[563].

Источники о небрежении и наготе папского праха исчезают и неожиданно возникают в 1500 году после двухвекового молчания.