Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

Впервые электрическая активность мозга была считана в 1924 году немецким психиатром Гансом Бергером. Эта новая технология изначально была встречена со скептицизмом и высмеивалась медицинским сообществом, однако электроэнцефалография постепенно превратилась в незаменимый инструмент диагностики судорожной активности у пациентов с эпилепсией. Бергер открыл, что различные мозговые волны соответствуют различным видам умственной деятельности (так, например, при решении математических уравнений происходил всплеск активности относительно высокой частоты, известный как бета-волны). Он надеялся, что в итоге наука сможет установить связь различных психиатрических проблем с определенными нарушениями в ЭЭГ. Когда в 1938 году появились сообщения об определенных особенностях ЭЭГ у «детей с проблемным поведением», эти надежды еще больше усилились (1). У большинства из этих чрезмерно активных и импульсивных детей наблюдались замедленные волны в лобных долях. С тех пор эта закономерность была многократно подтверждена, и в 2013 году Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США утвердило медленноволновую префронтальную активность в качестве биомаркера СДВГ.

Замедленная электрическая активность в лобных долях объясняла, почему у этих детей были проблемы с исполнительными функциями: их рациональный мозг не мог должным образом контролировать их эмоциональный мозг. Это наблюдается также и тогда, когда из-за пережитого насилия и травмы эмоциональные центры находятся в постоянном ожидании опасности, готовя организм к реакции «бей или беги».

В начале своей карьеры я также надеялся, что ЭЭГ поможет сделать диагностику эффективней, и в период между 1980 и 1981 годами я отправлял на ЭЭГ многих своих пациентов, чтобы определить, не крылась ли причина их эмоциональной нестабильности в каких-то нейрологических отклонениях. Результаты, как правило, приходили с фразой: «неспецифические аномалии в височной доле» (2). Это крайне мало мне о чем говорило, и так как в то время исправить это можно было лишь с помощью медикаментов, от которых было больше побочных эффектов, чем толку, я перестал отправлять своих пациентов на ЭЭГ.

В 2000 году, однако, мой интерес был возрожден исследованием, проведенным моим приятелем Александром Макфарлейном, которое продемонстрировало явное различие в процессе обработки информации между травмированными пациентами и группой «здоровых» австралийцев. Исследователи использовали стандартный тест: участникам показывали последовательность связанных между собой изображений и просили определить, какое из них является лишним (например, тромбон среди различных столов и стульев). Ни одно из изображений при этом не было связано с травмой.

Обычные мозговые волны и мозговые волны при ПТСР. Особенности внимания. Спустя миллисекунды после знакомства мозга с новой информацией он начинает ее обрабатывать. Обычно все участки мозга действуют сообща и синхронно (слева), в то время как при ПТСР мозговые волны менее согласованы; мозгу сложно отсеивать неважную информацию, а также концентрироваться на текущем раздражителе.

В «здоровой» группе все основные отделы мозга работали сообща в согласованной последовательности: фильтрация информации, фокусирование, анализ (см. левый рисунок снизу). У травмированных же участников мозговые волны были куда менее скоординированными – в них не было синхронности. В частности, у них не возникало волновой картины, помогающей людям фокусировать внимание на текущей задаче, отсеивая при этом лишнюю информацию (восходящая кривая, названная N200). Кроме того, у них был слабо выражен ключевой сигнал, соответствующий обработке информации мозга (нисходящая кривая, P300) – глубина этой волны определяет, насколько хорошо мы способны воспринимать и анализировать новые данные. Это была важнейшая новая информация об обработке нетравматической информации людьми с ПТСР, которая внесла огромный вклад в понимание особенностей повседневной обработки информации мозгом. Эти волновые картины объясняли, почему столь многим пережившим травму людям тяжело учиться на собственном опыте и принимать полноценное участие в своей повседневной жизни. Структура их мозга попросту не была заточена на то, чтобы уделять пристальное внимание происходящему в текущий момент времени.