Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

Исследование Макфарлейна напомнило мне слова Пьера Жане, сказанные им еще в 1889 году: «Травматический стресс – это болезнь, при которой человек не может жить полной жизнью в настоящем». Годы спустя, когда я смотрел фильм «Повелитель бури», посвященный будням солдат в Ираке, я сразу же вспомнил про это исследование: пока они справлялись с чрезвычайным стрессом, эти мужчины действовали крайне сосредоточенно, однако когда они вернулись к гражданской жизни, они не справлялись даже с выбором продуктов в супермаркете. Мы видим пугающую статистику количества возвращающихся из боевых действий солдат, которые поступают в колледж по закону о правах военнослужащих, однако так его и не заканчивают (по некоторым оценкам, их число достигает восьмидесяти процентов). Их хорошо известные проблемы с сосредоточенностью и вниманием определенно вносят в это свой вклад.

Исследование Макфарлейна продемонстрировало возможный механизм, из-за которого при ПТСР развивается дефицит внимания, однако также и поставило совершенно новый вопрос: есть ли хоть какая-то возможность изменить эти искаженные волны? Это было за несколько лет до того, как я понял, что, вероятно, такие способы существуют.

В 2007 году на конференции по проблемам детей с расстройством привязанности я познакомился с Себерн Фишер, бывшим клиническим директором стационарного лечебного центра для подростков с серьезными психологическими проблемами. Она сообщила мне, что вот уже почти десять лет использует в своей частной практике метод нейробиологической обратной связи. Она показала мне рисунки десятилетнего пациента, сделанные до и после терапии. У этого мальчика были столь сильные перепады настроения, трудности с обучением и общие проблемы с самоорганизацией, что в школе не могли найти на него управу (3).

Его первый семейный портрет (слева на следующей странице), нарисованный до начала лечения, соответствовал уровню развития трехлетнего ребенка. Чуть больше месяца спустя, после двадцати сеансов нейробиологической обратной связи, он стал реже выходить из себя, а его рисунки стали более детализированными. По прошествии двух с половиной месяцев и еще двадцати сеансов его рисунки стали еще подробнее, а его поведение нормализовалось.

Мне никогда не попадался метод лечения, способный привести к столь кардинальным изменениям в работе мозга за столь короткое время. Так что, когда Себерн предложила мне продемонстрировать нейробиологическую обратную связь в действии, я охотно согласился.

Созерцание симфонии мозга

В своем кабинете в Нортгемптоне, штат Массачусетс, Себерн показала мне оборудование для проведения сеансов нейробиологической обратной связи – два настольных компьютера и один небольшой усилитель, – а также часть собранных ею данных. Затем она закрепила по электроду по бокам моей головы и еще один на правом ухе. Вскоре компьютер передо мной отображал рядами мозговые волны, подобные тем, что я видел на самописце в лаборатории изучения сна тридцатью годами ранее. Крошечный ноутбук Себерн регистрировал, записывал и отображал электрическую симфонию моего мозга быстрее и точнее, чем громоздкое оборудование в лаборатории Хартмана, которого там было, должно быть, на миллион долларов.

От человечков из палочек к хорошо различимым человеческим фигурам. После четырех месяцев нейробиологической обратной связи семейные портреты десятилетнего мальчика демонстрируют скачок, эквивалентный шести годам умственного развития.

Как объяснила Себерн, обратная связь позволяет мозгу наблюдать за своей работой: колебаниями и ритмами, лежащими в основе токов и поперечных токов разума. Нейробиологическая связь подталкивает мозг к тому, чтобы он отдавал большее предпочтение определенным частотам, создавая тем самым новую волновую картину, способствующую саморегуляции (4). «По сути, – сказала она, – мы, возможно, высвобождаем имеющиеся, однако заблокированные колебательные параметры мозга, а также способствуем образованию новых».