Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

В 1968 году в популярном журнале «Психология сегодня» была опубликована статья, посвященная работе Камия, и идея о том, что обучение регистрации альфа-волн способно избавить от стресса и связанных со стрессом расстройств, получила широкую огласку (5). Первая научно-исследовательская работа, продемонстрировавшая, что нейробиологическая обратная связь способна помочь людям с патологическими состояниями, была проведена Барри Стерманом из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА) попросило Стермана изучить токсичность одного из основных компонентов ракетного топлива, монометилгидразина (ММГ), который, как было известно, вызывал галлюцинации, тошноту и судорожные приступы. Стерман прежде тренировал котов вырабатывать мозговые волны определенной частоты, известной как сенсомоторный ритм (у котов это сосредоточенное состояние связано с чувством голода). Он обнаружил, что в то время как у обычных лабораторных котов под воздействием ММГ начинались судорожные приступы, у котов, которые прошли обучение с помощью нейробиологической обратной связи, такой реакции не наблюдалось. Это обучение каким-то образом стабилизировало их мозг.

В 1971 году Стерман прикрепил свое устройство обратной связи к первому подопытному человеку, двадцатитрехлетней Мэри Фэрбенкс.

С восьми лет Мэри страдала эпилепсией, приступы которой случались у нее два и более раз в месяц. Она проходила обучение по часу в день дважды в неделю. Три месяца спустя ее приступы практически прекратились.

Стерман впоследствии получил грант от Национальных институтов здравоохранения на проведение более систематического исследования, впечатляющие результаты которого были опубликованы в 1978 году в журнале «Эпилепсия» (6).

Эпоха экспериментов и несгибаемой веры в возможности человеческого разума подошла к концу в середине 1970-х с открытием новых психотропных препаратов. Психиатрия и нейробиология приняли на вооружение химическую модель мозга и разума, и другие терапевтические подходы отошли на второй план.

С тех пор развитие науки о нейробиологической обратной связи развивалась урывками, причем большая часть научных исследований проводилась в Европе, России и Австралии. Хотя в США и имеется порядка десяти тысяч практикующих специалистов по нейробиологической обратной связи, никому не удавалось собрать достаточно финансирования для исследований, чтобы эта методика получила повсеместное признание. Одна из причин, возможно, состоит в существовании нескольких конкурирующих между собой систем нейробиологической обратной связи, другая – в ограниченности ее коммерческого потенциала. Лишь несколько применений методики покрываются страховкой, что делает обратную связь дорогостоящей для потребителей и не дает практикующим ее специалистам собрать достаточно ресурсов для проведения масштабных исследований.

Из приюта для бездомных на сестринский пост

Себерн устроила мне встречу с тремя своими пациентами. Все рассказывали удивительные истории, однако, слушая двадцатисемилетнюю Лизу, изучавшую сестринское дело в соседнем колледже, я в полной мере ощутил весь потенциал этой терапии. Она обладала невероятной жизнестойкостью: она была обаятельным человеком – общительная, любознательная и явно умная. Она прекрасно шла на зрительный контакт и с радостью делилась тем, что узнала о самой себе. Самым же главным было то, что, подобно многим знакомым мне пережившим травму людям, она обладала ироническим чувством юмора и очаровательным отношением к человеческой глупости.

Судя по тому, что я знал о ее прошлом, было просто чудом, что она была столь спокойной и уравновешенной. Она многие годы провела в приютах и психиатрических больницах, а также была завсегдатаем отделений неотложной помощи Западного Массачусетса – ее частенько привозила «Скорая», полумертвую от передозировки лекарствами или истекающей кровью от нанесенных себе порезов.

Вот как она начала рассказ о себе: «Раньше я завидовала детям, которые знали, что случится, когда напьются их родители. По крайней мере, они могли предсказать грядущую катастрофу. У меня же дома не было никакой закономерности. Моя мама могла завестись в любой момент – за обедом, во время просмотра телевизора, когда я возвращалась со школы или одевалась с утра, – и я никогда не знала, что она сделает, как причинит мне боль. Это было совершенно непредсказуемо».