Впервые столкнувшись с пациентами вроде Мэрилин, я стремился ставить под сомнение их взгляды и пытался помочь им научиться смотреть на мир более позитивно и гибко. Так продолжалось, пока в один прекрасный день женщина по имени Кэти не разложила мне все по полочкам. Один из членов группы опоздал на собрание, так как у него сломалась по дороге машина, и Кэти тут же принялась винить в этом себя: «Я же видела, как у тебя барахлила машина на прошлой неделе; я знала, что должна была предложить тебя подвезти». Всего за несколько минут, поддавшись самокритике, она дошла до того, что принялась винить себя в пережитом ею сексуальном насилии: «Я сама была во всем виновата: мне было семь, и я любила своего папу. Я хотела, чтобы он тоже любил меня, и делала все, о чем он меня просил. Это была целиком моя вина». Когда я вмешался, сказав: «Да перестань, ты же была всего лишь маленькой девочкой – это твой отец должен был соблюдать границы дозволенного», Кэти повернулась в мою сторону. «Знаешь, Бессел, – сказала она, – я знаю, как важно для тебя быть хорошим психотерапевтом, так что когда ты делаешь подобные нелепые комментарии, я обычно рассыпаюсь в благодарностях. В конце концов, я пережила инцест – у меня есть опыт в удовлетворении потребностей взрослых, неуверенных в себе мужчин. Но прошло два года, и теперь я доверяю тебе достаточно, чтобы сказать, что от этих комментариев мне становится ужасно не по себе».
«Я инстинктивно виню себя за все плохое, что происходит с людьми вокруг меня. Я знаю, что это иррационально, и чувствую себя невероятно глупо из-за этих чувств, но они есть. Когда ты пытаешься убедить меня быть более благоразумной, я лишь чувствую себя еще более одинокой и изолированной – и они только подтверждают, что никто в целом мире никогда не сможет понять, каково это – быть мной».
Я искренне поблагодарил ее за откровенность и с тех пор старался не говорить своим пациентам, что им не следует чувствовать то, что они чувствуют. Кэти дала мне понять, что на мне лежит куда большая ответственность: я должен помочь им воссоздать их внутреннюю карту мира.
Как я уже говорил в предыдущей главе, исследователи привязанности показали, что заботящиеся о нас с рождения взрослые не только кормят, одевают и утешают нас, когда нам грустно: своим поведением они оказывают непосредственное влияние на то, как наш стремительно развивающийся мозг воспринимает окружающую реальность. В ходе взаимодействия со взрослыми мы понимаем, что безопасно, а что представляет угрозу: на кого можно положиться, а кто непременно нас подведет; что нам нужно делать, чтобы наши потребности были удовлетворены. Эта информация отпечатывается в наших нейронных контурах, образуя шаблоны восприятия нами самих себя и мира вокруг. Эти внутренние карты поразительно устойчивы к изменениям на протяжении всей жизни.
Это, однако, вовсе не означает, что наши внутренние карты не могут меняться под воздействием опыта. Наполненные любовью отношения, особенно в подростковые годы, когда мозг в очередной раз проходит через период экспоненциальных изменений, способны по-настоящему нас преобразить. Похожее влияние может оказать и рождение ребенка, так как наши маленькие дети зачастую учат нас любви. Взрослые, столкнувшиеся в детстве с жестоким или пренебрежительным обращением, по-прежнему в состоянии познать прелесть человеческой близости и взаимного доверия либо испытать глубокие духовные переживания, которые по-новому откроют для них мир. С другой стороны, прежде безупречная детская внутренняя карта может настолько исказиться вследствие нападения или изнасилования во взрослой жизни, что все ее дороги будут вести к ужасу или отчаянию. Эти реакции не являются осмысленными, и, как следствие, их нельзя изменить путем переосмысления иррациональных убеждений. Наша внутренняя карта мира запрограммирована в нашем эмоциональном мозге, и для ее изменения необходимо перестроить эту часть центральной нервной системы, что является темой пятой части этой книги, посвященной способам лечения.